Почти тут же на него хлынули воспоминания о днях, проведенных вместе с Лейбовицем. Казалось, будто воспоминания до сих пор держали взаперти по неизвестной Бену причине, и вдруг нашелся ключ, позволивший отпереть эту дверь. И воспоминания о тех днях, о которых Бен давно забыл, обрушились мощным потоком.
В его сознании возникли и другие картинки, не столь приятные, как воспоминания об ортодоксальной школе и Соломоне. В его памяти мелькали картинки из детства, проведенного в Германии, эмиграции в Соединенные Штаты, трудных лет роста под опекой матери.
У Бена не было ни братьев, ни сестер. Даже отца не было. Он помнил только себя и мать. А мать, единственный родитель и товарищ, оказалась почти невыносимым человеком.
Тут в его память ворвался другой образ. Ее запястье. Запястье его матери. Она всегда носила длинные рукава, чтобы не показывать его. Но однажды маленький Бен заметил это запястье и, указав на него, спросил:
– Мама, что это?
На лице Розы мелькнуло выражение ужаса. Она прикрыла другой рукой изуродованное место и выбежала из комнаты. После этого мать плакала много часов до самой ночи.
Когда Бену исполнилось тринадцать, день его Бар-Мицва,[23] мать закатала рукав и показала ему свое запястье. «Теперь ты уже взрослый. – Она сказала ему на идиш. – Теперь ты должен знать об этом».
И она показала ему крапчатые шрамы от укусов злых собак. Это случилось в месте под названием Майданек.
Зазвонил телефон, Бен так резко выпрямился, что Поппея не удержалась на его коленях. Он встал на нетвердые ноги, потер лицо и взял трубку. К удивлению, он заметил, что смахнул слезу со щеки.
– Привет, любимый. Ну, что ты решил?
Он не сразу сообразил, кто это звонит, затем тусклым голосом ответил:
– Энджи, свитки не пришли.
– Странно, – тихо сказала она. – Тогда едем в Сан-Диего?
– Да… Сан-Диего. Но только завтра утром. Сейчас я ужасно устал.
– Отлично. До встречи. Пока, любимый.
Его губы уже сложились, готовясь произнести «пока», но голос пропал. Бен долго стоял у телефона и смотрел на него, будто находился под гипнозом. Он постепенно пришел в себя и догадался, что какое-то время явно вздремнул на диване. Было уже почти семь часов.
Ему сейчас хотелось лишь одного – изгнать эти воспоминания. Забыть про ужасы и страдания матери в концентрационном лагере. Вычеркнуть горестные годы детства. Снова упрятать раввина Соломона Лейбовица за запертой дверью. Копание в прошлом не могло принести ничего хорошего. Кроме несчастья и слез.
Включив почти все освещение и поставив Бетховена, Бен сумел немного развеять мрачное настроение и нарушить тишину. Однако, убедившись, что лица матери и Соломона не собираются оставлять его в покое, он принял решение: нельзя оставаться одному.
Бен набрал три цифры из номера телефона Энджи и повесил трубку. Немного подумав, он пошел на кухню и достал телефонный справочник в надежде, что там может оказаться ее номер. К удивлению, он там значился. Разумеется, если Джудит Голден, отмеченная в телефонном справочнике, та самая, которую он знает.
– Алло?
– Мисс Голден?
– Это Бен Мессер.
Наступила пауза.
– А, привет. Как у вас дела?
– Хорошо. Послушайте. Я понимаю, сейчас субботний вечер и у вас, наверно, есть свои планы, однако возникла одна загвоздка и мне бы очень пригодилась ваша помощь.
Джуди молчала.
– Речь идет о свитках, – продолжил он уже не столь уверенно. – Уезерби просил меня прислать ему отчет о том, как у меня идут дела. А я боюсь, что на это уйдет целая неделя, если я начну печатать свои записки. Я хотел узнать, не будете ли вы так любезны…
– С удовольствием. Печатать на вашей или моей машинке?
– Видите, у меня очень хорошая машинка. Электрическая и…
– Здорово! В котором часу мне лучше зайти к вам? Бен вздохнул с облегчением:
– Вы сможете приехать ко мне за полчаса?
– Конечно смогу.
– Я с радостью заплачу вам.
– Не надо. Позвольте лишь разделить славу вместе с вами. И убедитесь, пожалуйста, чтобы мое имя напечатали правильно. До скорой встречи, доктор Мессер.
– До встречи. Благодарю вас.
Повесив трубку, Бен уже сомневался, правильно ли поступил. По правде говоря, он даже не знал, зачем так поступил. Он принял такое решение импульсивно (похоже, в последнее время с ним такое случалось часто), а теперь было уже слишком поздно отказаться от своей затеи.
Бен зашел в гостиную. Придется смириться с подобной раздвоенностью: в одно и то же время ему хотелось и одиночества, и компании. Поппеи ему было мало, а Энджи стала невыносима. Может, Джуди займет середину между ними. Если она будет печатать за обеденным столом и не станет мешать ему, а Бен уединится в кабинете, вполне возможно, что удастся достигнуть разумного равновесия.
Раздумывая над этим, Бен, однако, упустил одну вещь: потребность в обществе была порождена страхом оказаться в одиночестве. Если бы он понял это и хорошенько подумал, то обнаружил бы, что печатание отчета о проделанной им работе является лишь поводом, чтобы пригласить Джуди к себе. В глубине души, в ее потаенном уголке, о котором даже Бен ничего не знал, росла странная потребность быть рядом с Джуди. Часть существа Бена Мессера, о которой он не догадывался, тосковала по компании Джуди Голден столь неистово, что находила причины и поводы, чтобы разыскать ее.
Но Бен об этом ничего не знал. Его преследовала лишь одна мысль: «Я не хочу оставаться наедине с собой».
Однако Соломон Лейбовиц не собирался добровольно вернуться в место своего заточения. Голос Розы Мессер тоже не унимался. «Бенджамен, они пытали твоего отца! Они замучили его до смерти!»
Бен включил стереомагнитофон – зазвучала седьмая симфония Бетховена – и он начал без слов подпевать ей. На кухне он с грохотом помыл несколько чашек и стал готовить кофе.
«А что они делали со мной! – Из прошлого кричал голос Розы Мессер. – Матери не следует говорить об этом своему сыну. Но я умерла там вместе с твоим отцом. Я умерла из-за того, что немцы сделали с твоим отцом и что они сделали со мной! Бенджамен, я уже давно умерла! Женщина не должна пережить то, что выпало на мою долю! Бенджамен, ты живешь вместе с мертвой женщиной!»
Джуди Голден пришлось стучать изо всех сил, чтобы ее услышали.
Бен встретил ее с деланной радостью. К его удивлению, она сильно промокла.
– Льет как из ведра! – пояснила она. – Разве вы не знали?
– Нет. Я на всякий случай только что приготовил кофе. Вы успели как раз вовремя.
