Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
Не ответил, подхватил пиджак и вышел за дверь, а я разрыдалась, уткнувшись лицом в ковер.
* * *
Глотнул воздух, а вместо него горечь оседает на легких, как глоток черного кофе без сахара, и кипятком все внутренности обжигает. Знает, что не было у нее с ним ничего, кожей чувствует. В глазах ее видел, что не было. ПОКА. Его с ума сводит, что не доверяет, что ненависть во взгляде плещется вместе со страхом и презрением к себе. Нет, она не так Руслана ненавидит, как себя. Сожалеет, прошлое вспоминает, как ей с тем было. Сравнивает и понимает, что спокойней было, легче, проще, и тянет ее туда. В комфорт. К бывшему. Логично и закономерно. Настолько естественно, что от банальности происходящего хочется о стены лоб до черепа расшибать и биться, биться, пока мозги горячие не вытекут. Хочется вытрясти душу из неё, заставить видеть иначе, понимать его поступки, и не может. Увидел с ним, и показалось, что может задушить её, сжать пальцами тонкую шею и давить, пока она дышать не перестанет. За то, что мысль смогла допустить о том, чтобы уйти, о том, чтобы вот так просто все перечеркнуть.
Дала бы ему время, гребаное время в несколько недель. Он же уже у финиша, пару штрихов – и свободен, но нет, не дает, мешает, сводит с ума. Впервые брал её, и удовольствие отдавало какой-то агонией и предчувствием конца, оно витало в воздухе – ощущение бессилия и какой-то обреченности. Потому что и правда не хотела, по глазам видел, на языке каплями ее пота чувствовал, стонами впитывал, что ДА, мать ее, не хочет. Не телом, душой не хочет. Уходит от него, просачивается сквозь пальцы, и не удержать насильно, как бы ни старался. Теряет. А отпустить, значит пулю себе в висок. Добровольно. Это не любовь – это болезнь какая-то, он и раньше так думал, что чувства к ней больные, нездоровые, что въелась она в него настолько сильно, что, кажется, и жить уже без нее не может.
Иногда думал о ней, и внутри все горит, пылает, дышит. А потом все кажется скоротечным, несбыточным. Слишком счастлив был, чтоб надолго. Отобрал у другого, а удержать не может. Потому что нечем держать, одной любви ей мало. Ей доказательства нужны, как любой женщине, а он пока может только обещаниями кормить.
Сел на бордюр, доставая сигарету, ломая одну за одной, прежде чем прикурил наконец-то. Даже дыма не почувствовал. Сказал, что убьет обоих, и ведь, скорее всего, так и будет, потому что от одной мысли, что с другим она, все тело сводит судорогой и перед глазами чернеет, и красными пятнами ненависть, и ярость с дикой ревностью. Никого так не ревновал, как её, до белой горячки. Когда-то все пальцы о стены сбивал и выл в потолок, напиваясь в хлам. И сейчас выть хочется. Потому что знает – может уйти. Если от того ушла, то чем Руслан лучше? Опыт, бл***ь, уже есть, как уходить и мужиков бросать. Только он не Сергей. Не умеет отпускать – лучше пристрелить сразу, чтоб не сходить с ума.
И только от этих мыслей страшно становится, и сигарета в руке ходуном ходит. Он запутывается, и удавка на шее сжимается все сильнее и сильнее. Лешаков, падла, таки подписал договор с немцами, а значит, припаял, тварь, себя к Русу намертво, потому что Бешеный сам эти гребаные бумаги первым подписывал, еще до гибели отца, потому что теперь если рвать будет с тестем, то этот кусок уже не оторвет – напять лет, бл***ь, повенчаны католическим венчанием.
Лариска тоже, тварь, денег просила – отец перекрыл ей все доходы. А Руслану тупо негде бабки взять. Есть те, что отец оставил, но этого ничтожно мало.
Зазвонил сотовый в руках, достал из кармана и долго на дисплей смотрел, на цифры знакомые. Почему-то страшно стало на кнопку вызова нажать, словно пальцы онемели. Наконец-то ответил. Голос матери Оксаны услышал и вскочил с бордюра, все тело прострелило паникой мгновенно, до того, как слово успела сказать – по спине ледяной пот ручьями и виски дикой болью сдавило. Она кричит, а у него каждое слово внутри ожогами отпечатывается, и скулы сводит от того, что челюсти сжал так, что скрип, и сам слышит.
– Их на машине увезли. Вот так просто на улице забрали. Охранникам пулю в лоб, сразу насмерть, а детей… – она срывалась на рыдания, и он почти ее не слышал, только леденел весь от кончиков пальцев до кончиков волос. – Я не смогла Оксане… не могу я ей, – и снова рыдает, а Руслану кажется, что у него самого сердце на части разрывается, и дышать все труднее и труднее, оседает на асфальт.
– Кто? – вместо голоса сдавленный хрип.
– Не знаю… я в участке. Там ни номеров… ничего. Просто увезли. Средь бела дня. На глазах. Руся… так плакала. Так кричала. Маму звала. Что мне делать? Что делать, Руслан?
Он снова сел на бордюр, задыхаясь, сжимая телефон с такой силой, что пальцы судорогой свело.
– Никто пока не звонил?
– Нет. Я с телефона глаз не свожу… А уже три часа как. Что мне делать?
– Ждать, – все тот же голос – чужой, незнакомый, и лед сковал даже горло. – Они позвонят. Обязательно.
Она говорила что-то еще, а он смотрел в никуда, чувствуя, как пот все катится и катится по спине, а сердце бьется где-то в висках.
– Ждите. Оксане пока не говорите, – а сам понимает, что скажет ей – и потеряет их всех мгновенно. Ничем больше не удержит. Потеряет при любом раскладе, а может, и уже потерял, и от мысли об этом даже кровь в венах леденеет.
Выключил звонок и снова закурил. Вот и посыпались удары, и их следовало ожидать – он суку Лешакова будет убивать очень медленно, кожу с него живьем снимать и мясо на фарш… тоже без наркоза. Пальцы в мясорубку и, проворачивая ручку, впитывать каждый вопль дикой боли. Как его внутренности сейчас каленым железом от понимания, что дети у каких-то ублюдков. Сотовый зазвонил снова, и Руслан автоматически нажал на прием звонка.
– Да! Говори, тварь, я слушаю!
А там запись и голос металлический: «Хочешь, чтоб живые остались – подписывай бумаги и продавай компанию, как тебе велели. Получишь мелких уродов в целости и сохранности. Не подпишешь, мы их на органы продадим, как раз долг вернем твой за убытки. Пару органов тебе на сувениры оставим. Лишних движений не делай, никого не трогай. Ты ведь умный парень, Царев? Понимаешь, да? И расклад такой знаешь. Пока ты в проценте счастливчиков… Думаю, мы понимаем друг друга. Времени тебе неделя. Чтоб легче думалось – послушай».
Он когда плач Руси услышал, стиснул челюсти и стал на колени, прижимаясь лбом к асфальту, раскачиваясь из стороны в сторону, чтобы не заорать.
– Сукиии! Найду – буду рвать зубами. Найду – буду рвать на части.
В сотовом уже давно слышались короткие гудки, а он тихо выл, сжимая волосы скрюченными пальцами. Потому что понимал, что из похищенных детей по статистике выживают лишь несколько процентов, а остальных убивают еще до того, как сделали первый звонок родителям. Он знал, как это работает. Сталкивался, слышал. И эта сделка не исключение – даже если даст им все, что хотят, скорее всего и самого Руслана уберут, и детей. Никто им больше нужен не будет. Бл***дь! Что ж он не подумал о том, что и там достанут, что ж охраны так мало было. И сам понимал, что там мог быть батальон – тот, кто решил это сделать, сделал бы все равно.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
