Он попытался напрячь руки, однако одурманенное сознание дажене поняло команду. Укол в вену, еще один укол…
Палач, имя которому Джонсон, с размаху ударил его по щеке:
— Не прикидывайся!
Олег попытался поймать его в фокус, но глазные яблокидвигались в разные стороны. Он чувствовал резь, жжение: слезные железы неработают.
— Молчит?
— Господин полковник, это крепкий орешек.
— Любые орешки раскалываются, понял?
— Сделаем, господин полковник.
— И поторопитесь.
— Разрешите током?
— Действуй. Все можно, мне нужен результат.
Не в силах сопротивляться, он чувствовал холодноеприкосновение металла. Все тело под действием наркотика стало необычайночувствительно, словно с него содрали кожу. Малейшее движение воздуха заставлялонапрягаться все мышцы, а когда электроды приложили к телу, он хрипло закричал вожидании боли. Он всегда боялся боли. Он избегал боли, потому и стал таким, какесть: осторожным, все предусматривающим и почти не уловимым. Но удача когда-тода кончается…
Дикий нечеловеческий удар пронзил тело, изнутри сжег мозг.Тело задергалось в конвульсиях. Он смутно чувствовал, как плавятся суставы,рвутся жилы, а всепожирающий огонь кипит в каждой клеточке. Звериный криквырвался из горла. Он пытался запрокинуть голову, но стальные захваты крепкодержали тело, не давая судороге сломать спинной хребет. Костный мозг вспыхнул,будто с размаху швырнули на горящие уголья…
Через несколько часов дикой боли ощутил сквозь грохот кровив ушах, что атмосфера в помещении изменилась. К жестокости и кровожадностидобавилась струя авторитарности: появился кто-то из высших, если не самыйвысший. Олег пытался сосредоточить мысль, но мозг горел, корчился от боли.
Обломки сознания сталкивались, как льдины в весеннийледоход, крошились, ныряли в темную мутную воду полную мусора, щепок. Временамиполностью наступал тьма, он переставал даже слышать шум крови в ушахчувствовать боль, затем снова боль, страх, отчаяние, злы и раздраженные голоса,а это означает новые удары, новую боль…
Лица двигались, расплывались, затем вычленилось однокрасивое, холеное, бесстрастное, с узко посаженными глазами. Чисто выбритыещеки отливают синевой, ноздри горбатого носа хищно подрагивают, но глаза,удивительно голубые, выдают северянина. Хорошо вылепленная голова крепко сидитна плечах, мундир десантник подогнан по фигуре мастерски, да и выглядит этотнеплохо, очень неплохо. Кадровый офицер, военная косточка, привык отдаватьприказы, но готов ревностно выполнять и распоряжение вышестоящего, так верит вдисциплину, порядок, иерархию власти и иерархию ценностей.
Кропоткин, — всплыло наконец в затуманенном сильнейшимиядами мозгу. — Правая рука Яфета. Надежный исполнитель всех его замыслов,самое доверенное лицо. Именно ему Яфет поручает самые щекотливые операции,именно ему дал полномочия начинать осуществление проекта… какого проекта?.. ахда, Башня-2… самого грандиозного и величественного… которому еще не былоаналогов… аналогов…
В сознании снова все поплыло, вместо Кропоткина возникло идержалось черное от гнева широкое лицо с изрыгающим огонь ртом. Вместо волосбыли черные извивающиеся змеи, а глаза источали белый огонь.
— Имя, — прорычало это существо. — Настоящееимя!.. И что было поручено. Кто поручил? Когда?
Волны яда накатывали на мозг, затапливая, пропитывая,разрушая, голос звучал как гром: страшно и обрекающе, голос бога, от которогоникуда не укрыться.
Не бог, — проплыла вялая мысль. Олег попытался за нееухватиться, зацепился, за ней возникла другая мысль, нелепая, но почему-топоказалась убедительной: — Мы с богом… А вот мы с богом… надо бога поддержать…
Чернота сползла с гневного лица, языки пламени втянулись врот. Перед ним стоял, покачиваясь на каблуках, красавец Кропоткин, генералвоенно-воздушных сил России, а также мастер масонского ордена, таким егосчитали многие, восемнадцатая ступенька по иерархии Совета Семи, которые самина девятнадцатой…
— Имя! — повторил Кропоткин грозно. — Ну?..Говори!
Не узнал, — проползла другая мысль. — Я для неговсего лишь инструмент в чьих-то руках. Скорее всего, считает меня инструментомв руках самого упорного противника проекта Башня-2, Олега Вещего… Хотя членамСовета предписывается держаться втайне от всех, многие таятся даже друг отдруга, это приветствуется, но иногда бывают утечки… Иногда досадные, иногданелепые, но почти всегда неприятные и часто трагические
Он попытался приподнять голову, не смог. Сильные пальцыухватили за волосы, дернули. Олег сквозь повязку увидел ребристый потолок. Вголосе Кропоткина прозвучало нетерпение:
— Может быть, снять эту тряпку?
— Процедура допроса…
— Да плевать на процедуру, — бросил Кропоткинзло. — Я не вижу его глаз, мне самому мешает!.. Я не знаю, слышит ли онвообще!
— Как скажете, господин генерал.
Грубые пальцы рванули повязку, Олег инстинктивно сощурился.Хотя из-за вспухшего от кровоподтеков лиц смотрел в узкие прорези, светпоказался резким, бьющим прямо в мозг. Через мгновение светосила выровнялась,но Кропоткин, судя по его лицу, уже понял, что пленник способен реагировать нараздражители.
— Повторяю, — сказал он раздраженно. — Какоеу тебя задание?.. Кому непосредственно подчиняешься?.. Какой статус вОрганизации?
Пальцы больно защемили волосы на затылке. Кожу натянуло,щели для глаз стали чуть шире. Кропоткин брезгливо морщился. Олег смотрелневидящими глaзaми изображение двоилось, расплывалось, на него наклады вались полосы,как в испорченном мониторе.
Молчание длилось, наконец Кропоткин сказал с ненавистью:
— Хорошо же… Хорошо… Если твоя психоблокада такнепробиваема, то… может быть, поможет старое испытанное средство?
Сержант по его кивку достал из ящика плоскогубцы. По телуОлега прокатила ледяная волна, а он уже бы уверен, что его измученное тело нина что не среагирует. Сержант захватил стальными челюстями кончик указательногопальца. Олег инстинктивно попытался хотя бы согнуть, прикованная к подлокотникукисть не даст спрятаться, но палец оказался не способным даже шелохнуться.Холодные рифленые поверхности стиснули с одной стороны ноготь, с другой —омертвевшую подушечку.
Повернув голову к Кропоткину, сержант ждал сигнала,плоскогубцы держал обеими руками. Кропоткин ухватил Олега за волосы, вздернулголову кверху, всмотрелся в затуманенные болью глаза.
— А к этому ты тоже готов?
Олег пытался сказать ему, что он не готов, что боли невыносит, что надо договориться, но язык распух, не помещался во рту. Кропоткин,не дождавшись ответа, кивнул сержанту.
