Жюстин еще ждал его.
Его брат по звену вопросительно глядел на него.
— Я знаю один трактир, пользующийся дурной славой, в который лучше не заходить таким мужчинам, как мы. Сегодня утром там пекли ароматный хлеб. А я умираю от голода.
— Тогда идем туда, девица, — ухмыльнулся Жюстин. Вдруг он наморщил нос. — От тебя пахнет маслом чайного дерева?
— Это аромат настоящего рыцарства.
Товарищ его засопел.
— Когда ты перекладывал припасы, тебе на голову, должно быть, упал бочонок.
— Я бы сказал, что у меня с души свалились оба бочонка.
Они свернули в переулок, и мастер флота взял Жюстина под руку. Костыль и деревянная нога постукивали по мостовой в равномерном ритме.
Этот звук напомнил Альварезу измеритель времени, вошедший в моду в последние годы. Ему было ясно, что с этого дня он живет взаймы. Семнадцать человек не смогут сберечь тайну. Один из них рано или поздно заговорит. Если напьется, или, может быть, чтобы произвести впечатление на бабу. Оноре узнает, что они живы. Может быть, через год или через два. Если повезет, то позже. Но его предательство будет раскрыто.
И несмотря на это, на душе у Альвареза было светло, словно в тот ясный день, когда он получил золотые шпоры. Он — рыцарь, а не убийца!
Видящий сны
Аруна приподняла голову спящего, чтобы он не поперхнулся водой, когда будет говорить. Кожа его стала белой от долгого заточения. Даже на час не покидал он покои глубоко под Башней Восковых Цветов. Спящего касался только свет янтаринов, но и тому приходилось пронзать всю толщу зарослей кувшинок, чтобы коснуться молодого рыцаря в темной воде. Однако сын человеческий потерял гораздо больше, чем цвет лица, который дало ему солнце его мира. Намного больше!
Его глаза беспокойно двигались под сросшимися веками. Он видел сны уже много дней и не мог проснуться. С тех пор как Аруна утащила его на дно и выпустила козу, которая должна была умереть вместо него. В расплывшемся под водой облаке крови Аруна поцеловала человеческого сына. И магия этого поцелуя уберегла рыцаря от утопления.
— Расскажи мне о круглой комнате с деревом на полу, которое словно кровь!
Голос Ураваши был таким же манящим и неотразимым, как и пропорции ее тела и тонкие черты лица. Она считалась самой прекрасной из апсар и выглядела как княгиня. Как ни противно было Аруне то, что предстояло юноше, противиться Ураваши она не могла. Улыбки княгини было достаточно для того, чтобы гнев Аруны растворился, как кровь козы в водах гавани, еще раньше, чем Аруна доставила сына человеческого в Башню Восковых Цветов.
— Расскажи мне о своих братьях и сестрах в нишах, — манящим голосом требовала она. — Об одноглазом и о человеке с палкой. И о других. Кто были другие?
— Был один, который всегда приносил с собой запах моря, — ответил голос спящего. Он говорил медленно, словно его язык с трудом подбирал слова. — Альварез де Альба! Его голос был мне хорошо знаком. Как часто он говорил со мной о ветрах и о море…
— Ты рассказывал мне о сестре Героне. Какие знаки на ее гербе?
— Башня, — ответил мальчик, — это знак ее звена. И Древо Крови как символ нашего ордена и тайны Братства. Над башней и Древом Крови изображен пороховой рог, потому что она — мастер стрельбы.
— Кто еще был в тени?
Аруна давно знала все имена. Их было семь. Более луны они не могли выманить у рыцаря больше ни единого имени. Юноша оказался хорошим наблюдателем. Несмотря на предосторожности братства, он разгадал всех. Даже Эмерелль не могла выпытать у него ничего во время допросов.
Апсара печально взглянула в бледное лицо. Они вырвали у него все его тайны. Аруна знала, каким верным сердцем наделила юношу природа. Она чувствовала, как оно бьется. Она была с ним единым целым. Она ела и пила вместо него. Убрала яд из его крови, ставшей ее кровью. Он ни за что не выдал бы эти имена добровольно. Даже если бы у него вырывали пальцы раскаленными щипцами. Но что мог противопоставить спящий Ураваши и Эмерелль? Он уже не был хозяином своей воли. И он не должен был знать о предательстве, которое совершил.
Милость ли это — оставить его в уверенности, что сердцем он чист? Часто Аруне хотелось, чтобы он умер в гавани вместе со своими товарищами, был разорван чудовищами морскими, которых они сами приманили к Вахан Калиду кровавыми злодеяниями. Этого было бы довольно. Но такое…
— Что ему снится, Аруна?
Голос проник сквозь туман над водой. Он ласкал слух, заставляя язык повиноваться, подобно тому как запах мускуса ласкал обоняние, пробуждая иные, глубинные желания.
— Ему снится его любимая, которую отняли у него в день свадьбы. Она снится ему почти постоянно. Круглую комнату в его снах я никогда не видела.
— Романтичная душа, — усмехнулась Ураваши. Затем голос ее стал резким. — Ты забыла, что они сделали?
— Нет. Он должен был умереть, так же как и его спутники. Он ослеплен. Он заслужил смерть. Но он не предатель. Не нужно заставлять его жить с этим позором. Пожалуйста, забери его от меня.
— Королева хочет, чтобы он жил! Забирай его снова с собой, на дно. И слушай его сны. Эмерелль хочет быть совершенно уверена в том, что их всего семь.
Ураваши улыбнулась апсаре, и Аруна повиновалась. Она оставила на губах юноши мимолетный поцелуй, охотно даря ему возможность дышать под водой, как и она. Апсара нырнула к нежным столетним водорослям, мягко колышущимся от течения. Свет янтаринов вскоре потерялся на пути в вечную тьму на дне грота.
Левая рука Аруны скользнула к ленте из плоти, которой она привязала себя к юноше, как мать привязана к ребенку до того, как он впервые закричит. Она дала ему свою кровь. Апсара не знала, делит ли она свои сны с молодым рыцарем. Иногда она ревновала его к королеве с золотисто-рыжими волосами, которая поселилась настолько глубоко в его сердце, что ее лицо властвовало в его снах.
Словно сон в летнюю ночь
«Она вернулась в Фирнстайн другой. Времени я с ней проводил мало. Те дни были слишком насыщенными. Система из рвов и окопов вокруг королевского города должна была быть завершена. Теперь помогали даже тролли и кентавры. Они знали, что Фирнстайн — это последняя линия обороны перед Альвенмарком. Если город падет, то мир людей будет потерян для детей альвов.
Не проходило и дня, чтобы Гисхильда не созывала совет. Когда я вспоминаю об этом, у меня возникает такое чувство, что она догадывалась о том, что случится, словно она плавала с апсарами и задавала вопросы, которым лучше не срываться с губ, если хочешь спокойной жизни. Мне казалось, что Гисхильда решила изменить в течение одного-единственного лета больше, чем все ее предшественники на троне за сотню лет. Она позаботилась о том, чтобы во всех городах были основаны приюты и богадельни. Она выписала пенсию каждому, кто сражался в войнах против Церкви Тьюреда. Не важно, сколько времени — четыре недели или сорок лет — поднимал он свой меч в битве за Фьордландию. Она вызвала из Альвенмарка полчища целителей, ремесленников, крестьян, художников и кузнецов, и Эмерелль потакала почти всем ее желаниям.
