— Все возможно, девочка, — покуривая сигару, говорил Кортесе. — Я слышал, что часто люди, которых ты встречаешь, это те, кто окружал тебя в предыдущей жизни. Только сейчас у них другие роли.
— Да, это так. А еще мой дядя Джеймс говорил, что судьба человека во многом зависит от его действий в прошлом воплощении. Злодеи рождаются в новой жизни несчастными калеками, людьми с тяжелой судьбой. А если человек творил добро, то в своем следующем воплощении он будет более счастлив. И если он не сделает шаг назад, то с каждым новым воплощением будет достигать все большего совершенства. И так до тех пор, пока не достигнет абсолютной чистоты духа, дающей право на вечное блаженство.
— Ты считаешь такое возможным? — усмехнулся итальянец.
— Не знаю. — Тори пожала плечами. — Но, наверное, надо к этому стремиться. Альтернатива уж очень страшна. Дядя рассказывал жуткую историю про одну старуху, внешне мерзкую и безобразную, которую все ненавидели. Причем всю ее жизнь, с самого разнесчастного детства. Даже родители. Никто не хотел разговаривать с ней, все гнали ее и плевали ей вслед, хотя она не делала ничего плохого. Тогда она накопила денег и пошла к известной гадалке, чтобы та объяснила, в чем дело. Ясновидящая заглянула в предыдущее воплощение этой несчастной и выяснила, что она была палачом. А все люди, встречающиеся ей в этой жизни, — ее бывшие жертвы.
— Брр, — вздрогнул Дон Кортесе. И Тори прикусила язычок, вспомнив, с кем она разговаривает.
Ночью Тори снова приснился табор. Там, в XIX веке, тоже была глубокая ночь, так что цыгане спали, восстанавливая силы после потрясений прошедшего дня. Только в шатре Магды горела свеча. Девушка умирала. Нет, нож Рамона не затронул ее тело. Но зачем ей было жить, если умер любимый. Она была в горячке, в бреду. И старая нянька, вздыхая и плача, меняла компрессы на ее пылающем лбу и, беспамятную, пыталась поить отварами целительных трав. Но душа Тори искала виновников трагедии. И нашла их в лесу, довольно далеко от табора. Мужчина шел широкими шагами, неся за спиной узел с едой и вещами, видимо собранными ему в дорогу Лией. Лия, задыхаясь, едва поспевала за ним. Наконец она взмолилась:
— Подожди меня, Рамон. Я не могу идти так быстро.
Мужчина на миг остановился и повернулся к своей миниатюрной спутнице.
— Как, ты еще здесь? Разве я не сказал, что ты будешь мне обузой в пути. Возвращайся в табор.
— Но ты обещал жениться на мне, Рамон!
Мужчина презрительно засмеялся.
— Таких, как ты, много, Лия. На всех не женишься.
Она в отчаянии схватила его за руку.
— Нет, ты не можешь меня оставить. Мне нет жизни без тебя!
Он резко оттолкнул ее. Легкое тело цыганки, отброшенное сильной рукой, отлетело за поваленное дерево, и наступила тишина. Мужчина даже не наклонился, чтобы посмотреть, что с девушкой.
— Ну так не живи, — пробормотал он и ушел, не оглянувшись.
Тори резко села в постели. За окном занимался серый рассвет. На душе было горько.
— Все, — решительно сказала она, обращаясь к кому-то, кто заведовал этим ночным кинематографом, — не мучьте меня больше. Я все поняла. Я долюблю за тебя, Магда! И я доживу за тебя, моя бедная мамочка! Обещаю, что всегда буду помнить то, что мне позволено было узнать. А сейчас... можно, я еще немного посплю?
В этот день Тори к вечеру закончила портрет Дона Кортесе, итальянца, главу «семьи» местной, флоридской мафии. Хотя последние часы она работала над фоном картины и присутствие «модели» было не обязательным, Кортесе упорно оставался на своем месте. Сидя в кресле, он смотрел на Тори так пристально, словно это она была его моделью, а не наоборот. Наконец она отложила кисти, старательно вытерла тряпкой руки и кивнула ему:
— Можете посмотреть.
Дон Кортесе неторопливо загасил сигару и подошел к мольберту.
На картине была звездная ночь. Но свет костра отчетливо высвечивал фигуру на переднем плане. Старый седоусый цыган в красной рубахе, старейшина табора, неторопливо докуривал свою обычную вечернюю трубку. Его горящие черные глаза смотрели в будущее загадочно и мудро, а губы были чуть тронуты улыбкой надежды.
Молчание было долгим. Тори спокойно стояла и ждала. Наконец старик с седыми усами повернулся к ней и улыбнулся одними губами.
— Выходит, девочка, я не угадал в этой жизни свою судьбу?
— Похоже, вы сделали шаг назад, — печально подтвердила Тори.
— Но жизнь-то еще не кончена, пророчица? Что скажешь?
— Не кончена, — улыбнулась Тори.
Тут дверь распахнулась, и в нее ворвался, или, точнее сказать, ввалился, высокий молодой человек. Расхристанная рубашка, всклокоченные черные волосы и мутные глаза не оставляли сомнений в том, что он пьян. И пьян, очевидно, еще со вчерашнего дня.
— Ааа! — Он с пьяной хитрецой погрозил пальцем Кортесе, чье лицо при виде него мгновенно заледенело. — Я все знаю! Мне сказали... Ты отпускаешь Йорка из-за девки. Тебе девку подложили! Зачем тебе девка, старик? Если уж ты отбираешь у меня банк... а ты мне его обеща-ал... — он опять погрозил пальцем и пьяно захихикал, — то отдай мне девку! Хочу посмотреть на шлюху, которая стоит дороже банка!
Тут он заметил стоявшую у мольберта Тори, бледную как смерть. Некоторое время пьяно вглядывался в нее, то прищуриваясь, то откидываясь назад, а потом, согнувшись вдвое, захохотал так, что чуть не свалился на пол.
Тори заметила, что телохранители Дона Кортесе, которые обычно во время сеанса стояли за дверью, бесшумно вошли в комнату и замерли за спиной кривляющегося парня. Наконец хохочущий и икающий тип обрел дар речи и, указывая на Тори, проквакал:
— Это она! Говорили: красотка, цыганка. Врут! Все врут! И ты врешь. Вре-ешь, отец! И банк будет мой, и девка моя. Плевать, что замухрышка — трахну и выброшу!
Дон все это время стоял неподвижно и смотрел на паясничающего перед ним парня с холодным презрением. Но тут его лицо вспыхнуло от гнева, и он сделал резкое движение в сторону пьяного негодяя.
— Стоп! — Парень неожиданно выпрямился и заговорит вполне трезво. — Кончилось твое время, отец. Сейчас сюда приволокут эту Анджелу, Филипову шлюху. Тут он у меня и скиснет. Все подпишет, когда увидит, что мы с его лупоглазой сделаем. А ты мне лучше не мешай, отец. У меня тут ребятишки по всей лестнице — твоим отморозкам не чета. Кстати, можешь пойти отдохнуть, пока я с твоей девочкой развлекусь.
Взмахнув длинными руками, одним громадным прыжком, словно дикий зверь, негодяй ринулся на Тори. Он обхватил ее так, что она не могла пошевелить руками и впился ртом в ее губы. Это было больше похоже на укус, чем на поцелуй.
— Назад, ублюдок! — В громовом голосе было столько силы, что мучитель Тори отвалился от нее, как отваливается насосавшаяся крови пиявка.
Но поведение пьяного негодяя было непредсказуемым. В один миг он выхватил откуда-то пистолет и с кривой усмешкой направил его на отца.
