Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
Когда село солнце, мы вернулись в мансарду. Я включил торшер у журнального столика, мягкий свет оттеснил тени в глубину небольшой, но довольно уютной комнаты. Маша разлила чай, и мы налегли на сладости. Я думаю, никто не будет спорить, если скажу, что многое в нашей влюбленности зависит от того, как наша возлюбленная ест. Уже в одно это можно влюбиться. И я, конечно, влюбился. Мне нравилось в Маше всё. Лев Толстой, например, уверяет, что красивые женщины – дуры, я же, прошу меня извинить, с этим не согласен. Может, ему всю жизнь и попадались одни только красивые дуры, мне, наоборот, дуры некрасивые. Дура в принципе не может быть красивой. На то она и дура. Поэтому считаю, что Толстой хорошо разбирался только в лошадях, а в женской красоте не понимал ничего. Сколько знаю людей, читавших его, и ни один не женился на некрасивой. И я не хочу.
Уже было темно, когда мы вышли на улицу. В домах горел свет, солнечно светились редкие фонари. Где-то брехала собака. Люба с Верой шли впереди, мы с Машей сзади. Проходя мимо дома Елены Сергеевны, Люба с Верой о чём-то перешепнулись и хихикнули. Но я сделал вид, что не заметил.
Поскольку дорога лежала через сосновый бор, а тропинка была узкой, я хотел пропустить Машу вперед, но она сама вдруг взяла меня под руку.
Не знаю, где я в ту минуту был, на седьмом или на каком-нибудь ином небе, но что не на земле – точно. И ничего, кроме своего бьющегося сердца, не слышал. И даже не сразу сообразил, отчего завизжали Вера с Любой. И только когда они, продолжая визжать, попятились назад, увидел трёх «фантомасов» – три фигуры с капроновыми чулками на головах. Эти «разбушевавшиеся фантомасы» были настоящей эпидемией. Сразу же после просмотра фильмов появилась масса анекдотов, автографов на остановках, на стенах в школьных туалетах, везде, а капроновые чулки стали натягивать на головы для хулиганства и ходили по вечерам по улицам и даже на танцы. Просто какое-то поветрие! И угораздило же завезти к нам эту глупую французскую комедию! Может, это и смешно, но в ту минуту нам было не до смеха, хотя в первое мгновение я подумал, шутят, попугают и мимо пройдут. Но когда в руках одного из «фантомасов» блеснуло лезвие ножа, не на шутку перепугался.
– А ну – ша! Быстро заткнулись!
Нас окружили. Тот, что был с ножом, отдёрнул за руки в сторону замолчавших от страха Любу с Верой и встал перед ними, играя ножом. Второй шагнул к Manie, но я загородил ему дорогу.
– Отвали!
И хотел ткнуть пятернёй мне в лицо, но занятия борьбой не прошли даром, я мгновенно среагировал, перехватил руку и хотел бросить через плечо, но он оказался таким тяжёлым, что со всей тяжестью веса так долбанулся головой о ствол сосны, что потерял сознание и придавил меня своим весом к земле. Когда я попытался его сбросить с себя, второй подскочил сбоку и со всей силы хотел пнуть, но я тут же упал на землю, и удар пришёлся по рёбрам «фантомаса». Показалось, даже что-то хрустнуло у него внутри. От силы удара он, как мешок, свалился с меня. Я вскочил и отбежал в сторону. Поверженный «фантомас» от удара пришёл в себя, застонал и, встав на четвереньки, затряс головой. Mania закричала:
– Помогите! Помогите!
К ней подскочил «фантомас» с ножом и, прижав локтем в области шеи к стволу сосны, приставил к горлу нож.
– Слушай сюда-а! Если ты завтра же не уберешься отсюда, тебе хана! Паня-атна-а?
Я было кинулся ей на помощь, но тот, что стоял на четвереньках, бросился мне под ноги, и я полетел через него. Но приземлился удачно. Тут же вскочил. Ко мне кинулся третий, но в это время Люба с Верой пронзительно завизжали. И в то же мгновение раздался милицейский свисток. «Фантомасы» ломанулись в разные стороны. А через несколько секунд к нам, свистя, подбежал Леонид Андреевич. Оказывается, шёл нас встречать. «Мать: иди да иди. Да, говорю, не маленькие, сами придут!.. Что? Свисток? Свисток я всегда с собой ношу. Милицейского свиста больше кулаков боятся… А чего хотели-то?»
– Да мы сами не поняли, пап! – ответила, ещё дрожа от страха, Люба. – Ножом грозили! В масках!
– Я знаю чего, – сказала Mania.
Разумеется, и я догадался. Только я и слышал, что сказал ей вооружённый ножом «фантомас».
– Ну? – спросил Леонид Андреевич.
– Потом, дома… Никит, как ты?
– Нормально.
– Не забоишься один?
– Да нет…
– Нет уж, девчата, давайте проводим его хотя бы до начала улицы. Мало ли что на уме у этих ублюдков.
И они пошли меня провожать. Всю дорогу Леонид Андреевич возмущался, говорил, что просто так этого не оставит. «Ничего, что в масках! Всё равно найду, всех найду и посажу! Завтра же к депутату пойду!» Депутатов у нас уважали. По депутатскому заявлению всю милицию ставили на уши, из-под земли негодяев доставали. Вот что такое был депутат!
У первого фонаря остановились.
– А у меня в четверг день рождения, – неожиданно сообщила Mania.
Леонид Андреевич оживился.
– Погуляем!
– Никит, придёшь?
– Во сколько?
– К шести.
– Ладно. А завтра поедем, куда хотели?
– Ну разумеется.
И мы разошлись. Назавтра мы договорились ехать на воскресную литургию в Печёры.
В окнах дома Елены Сергеевны света не было. Костёр на том берегу чуть тлел и, казалось, вот-вот погаснет.
Увидев меня в испачканной рубашке, бабушка всплеснула руками, а когда услышала о происшествии, чуть не померла со страху. Рассматривая снятую по её приказу рубашку, приговаривала: «Вот паразиты-ти, а! Вот паразиты!.. И брюки сымай». Я снял, умылся и ушёл к себе, а она ещё долго гремела на кухне посудой. Должно быть, сразу решила застирать, высушить и к утру, «до церквы», погладить.
За открытым окном протяжно кричал пивик. Тоскливый зов его отзывался во мне ответной тоской. Когда же наконец истребят с земли всю эту нечисть? Мне страшно было подумать, что могло произойти, не подоспей вовремя Леонид Андреевич. И было стыдно оттого, что не смог защитить. Даже кинуть через себя не сумел, слабак. И я твёрдо решил «качаться»: купить гантели, эспандер. И занятия борьбой продолжить. «И Митьку уговорю. Самому потом пригодится». И я уже представлял прошедшую историю в таком виде. «Хо! Ха! Ху!» – и все трое в отключке. Нож, понятно, у меня в руке. Я стаскиваю со стонущей морды капроновый носок, придавливаю коленкой грудь и тоном киношного монстра говорю: «Ещё раз сунетесь…» И пока не заснул, дрался.
Но это были ещё цветочки.
2
Разбудила меня бабушка. «Встава-а-ай. Пора. Подымайся». Так же поднимала она меня и в детсад, и в школу, и в университет. Не был я только в яслях. Бабушка настояла, когда «робёнок изошёлся соплями». А в детсад меня отдали для ума. Так уже считала мама. И для коллектива. Чтобы не отрывался. Тоже мамины слова. Бабушка против коллектива спорить уже не могла, она на своём горьком опыте знала, что это за зверь такой.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
