Джон говорил, говорил, но Розамунда едва слышала его. Одна мысль сверлила мозг: она проиграла — полностью, безнадежно. Она не смогла возродить в Джоне веру в людей, в себя самого. Пропали ее надежды на счастливый брак!
Ты как будто не испытываешь особого воодушевления? — Язвительный голос Джона вклинился в ее думы. — Может, тебе больше хочется поехать в мою, о прости, в нашу лондонскую квартиру? А может, сразу махнем на виллу в Каннах, а? Или в круиз? Конечно, потребуется некоторое время на организационную подготовку. Но какая разница, правда? Ты как раз успеешь побегать по магазинам…
Розамунда так стиснула кулаки, что побелели костяшки пальцев. Но она не проронила ни звука. Она ведь сказала Джону, что не намерена оправдываться, а свои принципы надо соблюдать. Она не позволит ему втянуть себя в очередной бессмысленный спор.
А может быть, — продолжал развивать тему Джон, — ты предпочитаешь вернуться на яхту? Чтобы убедить меня в том, что тяготеешь к простому образу жизни? С милым рай и в шалаше, да?
Чудесная картина возникла у Розамунды перед глазами: цветущие изгороди, изумрудная гладь воды, синий ситец неба… Господи, как же ей не хватало покоя, мирной тишины и теплого дружеского общения, которые она там в полной мере познала! Ее руки непроизвольно дернулись, безмолвно протестуя.
Нет! Только не туда! Не теперь!
Нет? Ну, как скажешь. Тогда в Линдакрез?
Мне все равно, куда мы поедем, — тихо призналась девушка. — Выбирай сам.
Он не ответил и с такой силой нажал ногой на педаль газа, будто хотел раздавить ее.
Они были в пути уже целый час, когда Джон притормозил на вершине холма. Розамунда стряхнула с себя оцепенение и вопросительно взглянула на мужа. Он указал на раскинувшуюся перед ними долину.
Ты человек сентиментальный, вот я и подумал, что тебе захочется с высоты посмотреть на свой новый дом, — объяснил он. — Очаровательно, не правда ли? Как простенько, мило и по-домашнему уютно!
О Линдакрезе можно было сказать что угодно, но только не это! Ослепительно белый дом, этакий архитектурный уродец, в обрамлении прекрасного природного ландшафта, поражал размерами и помпезностью.
Нет, этот дом вряд ли можно назвать очаровательным, — сказала Розамунда. — Домашний уют? Это тоже вполне достижимо, ведь атмосфера в доме зависит не от его архитектурного облика, а от его обитателей.
Джон коротко рассмеялся:
Ты права, здание действительно не шедевр архитектуры. Если ты сумеешь превратить этот а-ля мыловаренный завод в уютный дом, то я… — Он немного помолчал и закончил неожиданным восклицанием: — Что там, черт возьми, происходит? К центральному входу подъехали два автобуса… Боже, там полно детей, целая толпа!
Может, это какой-нибудь праздник на открытом воздухе или нечто в таком духе, — предположила Розамунда, заинтересованная шумной суетой. — Вы сдаете в аренду свое поместье для подобных мероприятий?
Кажется, да, но подробности мне не известны. Только на праздник это мало похоже. Слишком поздно, особенно для детского утренника. И не видно палаток, тентов, а это ведь обязательный атрибут праздников. Лучше нам поехать в город…
Нет, мы не можем так поступить, — решительно заявила Розамунда. — А вдруг что-то случилось? Мы должны выяснить, в чем дело. Возможно, потребуется наша помощь.
Джон с удивлением понял, что Розамунда взволнована не на шутку и хочет немедленно оказаться на месте событий. Искоса взглянув на нее, он без лишних слов нажал на газ.
Когда они подъехали к распахнутым настежь воротам Линдакреза, то сразу поняли, что предчувствие не обмануло Розамунду. Произошло нечто чрезвычайное — им навстречу шел полицейский.
Что случилось? — резко спросил у него Джон.
В детском приюте Грейсток произошел пожар, вот и везут детишек сюда, — объяснил полицейский. — Попрошу вас убрать машину от ворот, сэр, вы мешаете движению. Нет, нет, на территорию поместья нельзя! — Страж порядка положил тяжелую ладонь на капот автомобиля. — Это вам не цирк, знаете ли!
Не говорите глупостей, любезный, — ледяным тоном проговорил Джон. — Между прочим, это моя собственность. Я Джон Линсей.
Простите, сэр, — извинился полицейский и отдернул руку от машины. — Я не знал. Меня только что перевели в этот район.
Машина плавно скользила по подъездной дороге к дому мимо аккуратных лужаек, пестрых цветников, зарослей декоративных кустов. Джон и Розамунда ничего не замечали вокруг, они спешили на помощь к тем, кто в ней нуждался. У девушки потеплело на душе.
По крайней мере, мы делаем что-то сообща. Как знать, может… — с надеждой в голосе сказала она, но, увидев, что творится перед домом, отбросила все мысли о себе.
Это было светопреставление: шум, крик, плач, топот десятка ног! Казалось, никто никогда не сможет навести здесь порядок.
Нет, это никуда не годится! — гневно воскликнул Джон. — Я готов помогать, но в таких условиях невозможно что-либо сделать. Кто здесь главный? Следуй за мной, Розамунда, попробуем прорваться невредимыми через эти полчища.
Они с трудом пробрались в огромный холл, но и здесь творилось что-то невообразимое: прямо на полу сидели самые маленькие воспитанники приюта. Они были страшно напуганы и подавлены. Многие плакали во весь голос, некоторые были на грани истерики. Никто за ними не присматривал, никто не пытался помочь.
Джон, мрачно нахмурившись, подошел к нелепой вычурной лестнице. Здесь был установлен огромный медный гонг. Недолго думая, Джон с силой ударил несколько раз в гонг. Последствия этого музыкального экспромта оказались поразительными. Мгновенно воцарилась мертвая тишина. Как по волшебству в доме стихли рыдания, крики, гул. К входной двери со всего двора на цыпочках подходили дети постарше и молча заглядывали внутрь дома. Более того, в холле появились две женщины. Одна из них, пожилая седовласая дама, имела весьма расстроенный вид. Она была похожа на курицу-наседку, которая никак не может собрать под свои крылышки непослушных цыплят. Ее помощница, молодая особа примерно двадцати трех лет, очень хорошенькая, с озабоченным выражением лица, держала на руках малыша.
Ну что это такое! — возмущалась седовласая женщина, прижимая руки к сердцу. — Мало нам этого, так еще…
Вы отвечаете за детей, мадам? — прогремел Джон.
Да, я! — В голосе женщины появились стальные нотки. — И кем бы вы ни были, попрошу не устраивать здесь сцены! Ситуация очень сложная…
И станет еще сложнее, если вы не приструните своих маленьких сорванцов. Если это безобразие не прекратится, мне придется выдворить всех на улицу. Вы спросите, по какому праву я это сделаю. Отвечаю: это мой дом! Вы находитесь здесь без моего разрешения.
Это было грубо, жестко, но чрезвычайно эффективно. У седовласой особы широко раскрылся рот и тут же захлопнулся, как у рыбы, выброшенной на берег.
Седовласая дама решила взять инициативу в свои руки.
