Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
Механизм конструирования сексуальной «нормы» Фуко показывает, в частности, на примере колледжей XVIII века. В это время распространяется идея, что дети несексуальны и не могут желать сексуальных удовольствий. Но режим функционирования учебных заведений говорит об обратном.
В самой форме их существования заложены коды подавления сексуальности, которые вынуждают учителей, врачей и родителей постоянно говорить о детском сексе. Производство детской сексуальности осуществляется в предписаниях сидеть и лежать на большом расстоянии друг от друга, держать руки поверх одеяла. Если дети несексуальны, эти предосторожности излишни. Заставить прятать желания и удовольствия, по мнению Мишеля Фуко, необходимо для того, чтобы обнаруживать их.
В XIX веке представления о сексе расширяются через введение юридической ответственности за различные отклонения в сфере сексуальности. Девиация медикализируется, ей приписываются свойства недуга.
Появляются ярлыки «морального сумасшествия», «генитального невроза», «полового извращения» или «вырождения», прежние «распутники» становятся «извращенцами». К ним причисляют онанистов, гомосексуалов, рано сексуально пробужденных детей и чувственных женщин. Медицина объясняет отклонения от «нормы» результатом неполноценной супружеской сексуальности.
Фуко находит, что идея о гетеросексуальности возникла одновременно с появлением идеи гомосексуальности как автономной девиантной практики.
В массовом сознании до сих пор главным конфликтом в теме сексуального самоопределения видится оппозиция гомо– и гетеросексуальности. Однако ясно аргументировать, почему «норму» необходимо защищать, бытовая риторика не в состоянии.
Отсылка к тому, что однополый секс нерепродуктивен, не может звучать убедительно в современном обществе, в котором широко распространена контрацепция.
Тезис о девиантности любых сексуальных практик, помимо гетеро-, также выглядит наивным. Многочисленные исследования показывают, что гетеросексуальные люди регулярно прибегают к девиантным практикам, если за «норму» принимается моногамный, репродуктивный и некоммерческий секс, происходящий между партнерами одного поколения в супружеской спальне без привлечения порнографии, объектов фетиша и секс-игрушек.
Британский социолог Энтони Гидденс считает, что современные интимные отношения представляют собой добровольный выбор из различных возможностей, необходимый для создания уникальной личной истории[124].
Но в ситуации, когда индивиды сами не производят знаний о себе, а используют готовые модели, разработанные экспертами, практически не существует пространства, в котором люди могут совпадать сами с собой.
Это означает, что современники и современницы вынуждены встраиваться в не выдерживающие критики рамки существующих идентичностей, добровольно занимая связанные с ними позиции в общественной иерархии. В некоторых социальных группах «престижно» не определять себя как гетероперсону, в других – не иметь постоянного сексуального партнера означает риск быть подвергнутым общественному порицанию.
Люди могут использовать секс c самыми разными намерениями: от удовлетворения любопытства, поддержания коммуникации и выполнения ритуалов до преследования прагматических целей. Такое многообразие значений секса низводит идею «нормы» до слабого и проблемного концепта[125].
Новейшая история секса
Переломным этапом в осмыслении сексуальности стала западная сексуальная революция 1960–1970-х годов.
В восприятии секса произошли существенные изменения: упразднились двойные стандарты для мужчин и женщин в сфере сексуальности, секс был отделен от воспроизводства, расширился спектр практик, повысилась терпимость к добрачным сексуальным связям, к «нетрадиционным» практикам, сексуальность стала одним из главных образов современных медиа[126].
В русскоязычной части мира сексуальная революция проходила в два этапа. Сначала либерализировались практики, и только потом на уровне общественной морали возникли новые идеи о том, что теперь будет считаться допустимым[127].
Значимые перемены в сексуальной сфере на постсоветском пространстве пришлись на начало 2000-х годов. Российский социолог Анна Темкина показывает[128], что в нулевых годах стали заметны такие тенденции, как планирование сексуальной жизни, повышение активности и компетентности женщин в сфере сексуальных отношений, позиционирование женщинами себя в качестве субъекта сексуального желания и удовольствия, ориентация на партнерство в сексуальных отношениях.
Эти изменения наглядно демонстрирует, например, опрос, проведенный журналом Glamour в 2006 году среди россиянок 18–35 лет. На вопрос: «Через какое время после знакомства вы готовы переспать с мужчиной?» – 64 % респонденток ответили: «Поступаю по ситуации». 15 % – «на первом свидании», «через неделю» – 19 %, «через три месяца» – 2 %.
53 % опрошенных высказались за то, что участие в групповом сексе является «грязным занятием», 20 % «пробовали, но не хотят повторения», 26 % – «при случае участвуют в нем», 1 % «практикуют его постоянно»[129]. Подобный опрос невозможно было представить на несколько десятилетий раньше.
Опираясь на данные, полученные в результате сбора биографических интервью, Анна Темкина отмечает, что экономически независимые современные женщины ценят не только возможность самовыражения, в том числе сексуального, но выдвигают новые требования к качеству сексуальных отношений.
В контексте заботы о здоровье получает распространение информация о планировании сексуального дебюта, выборе партнера, использовании контрацепции, контроле над рождаемостью. Женщины осознают свои сексуальные потребности и стремятся удовлетворять их. Женский оргазм становится популярной темой не только в биографических историях, но и в медиасюжетах[130].
Дискуссия о женском оргазме, однако, нередко служит поводом для спекуляций. Его ценность, типы и техника достижения обсуждаются как показатель удовлетворяющих отношений. С другой стороны, в современных медиа один тип оргазма часто превозносится над другими, женщин мотивируют тренировать свои тела для достижения оргазма определенным образом[131].
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
