Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
Шли мы, продираясь сквозь кусты и буреломы, несколько часов, и ни одной живой души не встретили. Ни зверя, ни человека, хоть бы где птица шарахнулась — ничего, только лес, лес, лес — неказистый, приземистый, и скажу, показалось мне тогда, что и недобрый, словно врагов каких встречал. Спросил я батюшку, мол, где же мы оказались? А он и говорит, что у Большого Камня — Урал, одним словом. Я ведь сразу обратил внимание, что все, кто живет на этом Урале, не шибко-то разговорчивые, к незнакомому всегда с опаской и даже с враждебностью некоторой. Эт у нас, парень, на Холмогорье, любому рады. А у них, вишь, не так совсем. Это я все к тому, что люди везде разные, хоть и одного порой языка, а коли люди определенного склада, то и все вокруг на них похоже. Вот и лес этот, по которому мы долго шли, тоже весь в себе и даже, я бы сказал, набыченный. Чего смотришь? Понятное дело, чего тебе интересно! Бабы там шибко красивые, но на чужаков не больно поглядывают, скажу так, как и ихние мужики, исподлобья косятся. Это не то что тебе на Смоленске, где не на своего раззявятся и уж готовы сердце вывернуть. Тама нет — напервой местные, свои, а с чужими поаккуратнее. А что на Холмогорье? У нас тоже бабы к чужакам не особо, но и не лютуют, правда; ежли хороший, то и давай дружить, заходи в круг, своим будешь, а худой коли, так и жердиной прогнать могут. На Урале же не так: хорош ли, худ ли, а ежли чужой, то обходи подальше, а вот ежли свой, местный, то и худого прикроют. Вот такие они.
Да, это я отвлекся. Шли мы, и вдруг деревья словно шагнули в разные стороны, и открылось диво какое-то. Я вот сколько живу, а в толк никак взять не могу, как такое может Господь сотворить! Вот мы строим терема резные, дома каменные в несколько ярусов, кремли возводим, пушки вон придумали, из железа чего только не делаем, и так возгордились по этому поводу! А вот то, что я увидел, мигом заставило меня подумать, насколько же мы слабы в своих умениях. Вознесли себя до непомерных высот, а сами — пыль и прах. Как открылись каменные творения Господни очам моим тогда, так по сей день я их вижу, стоит только чуть задуматься. Представляешь себе: такие кругом поднявшиеся к небу исполинские создания, похожие то на огромный гриб, то на грозный хравцузский замок, то на древний дикарский храм времен царей египетских — хфаронов, то на спящего старика, из живота которого выросло скрученное винтом дерево, то на рыбу-осетра, раскрывшего пасть, то на волка серого, на котором Иван-царевич катался. И все тама по-разному может обернуться, с какой стороны подойдешь, то и увидишь, а может и такое открыться, только одному тебе понятное. А еще пещеры кругом — большие, малые, средние, которые иногда соединяются между собой коридорами узкими, со скользкими высоченными стенами, но бывает и не соединяются — коридоры сами по себе, а пещеры сами.
Вот в одной из таких пещерок меня отец Паисий и оставил. «Лежи, — говорит, — тут-ка, отлеживайся, а я молиться пойду!» Лежу я под шкурами, на костерок смотрю, в мыслях своих далёко улетаю, вот уже темнеть начало, а батюшки все нет. Незаметно для себя я и задремал сначала в тепле-то, подразморило малость, но воспрял, решил проведать монаха. Да где там! Нос высунул наружу, а там холод русалочий прям и тьма, хоть глаза коли. Ну, я обратно под шкуры, думаю, уж лучше здесь дождуся. Лежал, лежал, да и опять провалился в сон. А ежли вернее сказать, то полетел, точно на крыльях. И открылась мне страна неведомая, небо в ей синее-пресинее, из земли деревья разные растут, а на них плоды, ягоды и, по всему видать, на вкус они преотменные, одним словом, сады кругом райские, холмы зеленые да пушистые, травы сочные, поля ладно вспаханные и аккуратно нарезанные, словно пирог рыбный. Лечу я дальше, и вдруг подо мною, словно на ладони у херувима, возник град красоты невиданной, и такой он был большой и многолюдный, что аж дух перехватило. Отродясь я не видел таких зданий, таких творений воли человеческой: высокие домины во много этажей, в которых жили, словно в муравейнике, люди, перемежались пышными дворцами и храмовыми сооружениями, и все это утопало в изумрудной зелени. Но еще меня поразили огромные круглые и полукруглые строения, внутри них будто на ступенях сидели люди, одетые во все пестрое, неистово кричали, размахивали руками; перед ними в центре этих кругов бились на мечах другие люди, и не только промеж собою, но и противу зверя разного. А еще я видел ладьи, подвозившие товары и людей опять же, почему-то закованных в цепи. О ладьях этих хочу сказать, что были они шибко огромными, с каждой стороны из бортов в три яруса торчали весла, а носы, похожие на клювы сатанинских птиц, терзали и вспахивали волны. Я сразу смекнул, неспроста носы-то такие острые — наверняка, чтобы дырявить чужие ладьи и пускать их под воду.
Вот летал я так над градом этим волшебным и вдруг вижу — гонят куда-то горстку рабов презренных, а на спинах этих рабов по кресту деревянному. Я уже тогда знал, что Господа нашего Иисуса Христа распяли римляне. Никак, думаю, ведут на казнь. А потом стали этих рабов мучить муками жесточайшими да прибивать к крестам, прям гвоздями сквозь руки и пятки, а кресты те ставить на высоком открытом месте. Тогда я и зашептал, помню: «Господи, покажись мне! Который из них Ты будешь? Не пойму я, Господи, откройся!». И тут, точно на крыле, подвезли меня к одному кресту, и увидел я Бога нашего. Сразу меня будто цепью перетянуло. Не таким я себе Его представлял, и на иконах не таким видел, и на фресках по стенам церковным. Совсем не таким. Совсем. Вот вы думаете, он красивый да с бородой ладной. Ан нет, не угадали.
Висел передо мною на кресте, дергаясь вверх-вниз, тощий человек, сплошь выпирающие кости и обтянутые кожей ребра. Но не то главное, что кожа да кости, а то, что был он черного цвета, как сажа прям; одни лишь белки больших глаз быстро и страшно вращались от нечеловеческой боли. И текли из него внутренности по кресту. Еще помню, повернул он лицо ко мне и говорит: «Не ищи себя здесь, а познавай через прошлое!». Хорошо запомнил я эти слова. После них сразу и проснулся. Трясет всего, точно в лихоманке, а вокруг уже утро розовое. И такое баское да родное, что поблагодарил я Бога нашего, что живу здесь, на земле своей, а не где-то в краях далеких да басурманских, не среди нехристей заблудших, а промеж своими — православными! Радостью меня всего обуяло тотчас, откинул я полог, выбрался из пещеры и побежал на высокий камень. Вот говорил я давеча про то, что камни некоторые на грибы-боровики похожи. На такой и полез, зная, что на ем отец Паисий должен молиться. Наверху увидел полусухую сосенку, скрученную, словно ее отжимали. Ну, вот как после стирки белье отжатое да на холоде оставленное, а к сосенке посох прислонен.
— И че дале было? — Тиша гулко сглотнул. — Ты давай сказывай!
— А че дальше? Походил я по тому каменному городу, покликал отца Паисия, да быстро понял, что бесполезно. Я еще раньше каким-то предчувствием понял, когда только подходил к сосенке, что не увидеть мне боле Паисия. Но на всякий случай подождал его сколько-то. Да и, по правде ежли, уходить мне оттудова совсем не хотелось. А красиво там! Помню, как стою на вершине одного того чудного камня и смотрю на закат. Я таких красок отродясь не видел. Да и не в красках, парень, дело-то вовсе. А стали возникать предо мною в этом закате разные силуэты: то дома, то дороги, то огромные лица, словно это кто-то для меня вертеп устраивал, или как его, ну, театру, в общем. Слышал, есть такое место — театру называется?
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
