— Выходит, Алевтина Тарасовна не случайно занялась игорным бизнесом? — спросил Таран.
— Случайно она может лишь забеременеть. В остальных делах Алька — баба смекалистая. Как только крякнул социализм и людям разрешили быть плохими, Тарасовна сразу скумекала, что казино — это крематорий, где игроки сжигают улики теневого обогащения — деньги, и возле официально узаконенной печи можно очень даже хорошо погреть на горящих ассигнациях зябнущие руки.
— И никаких проблем?
— Проблемы караулят бизнесменов на каждом шагу. Тарасовну они тоже не обходят. Недавно жаловалась, что налоговая инспекция душит. Чуть не всю прибыль забирает. А казино без денег — это кружок кройки и шитья в пионерском лагере. Предлагала на рынке открыть филиал игральни. Сказал напрямую: «Аля, поищи подельников в другом месте. Мне твои игрушки нужны, как козе баян». Поморщилась, но переубеждать не стала.
— Сейчас она вроде бы оборудует в казино зал для игровых автоматов.
— Игральные автоматы — для бедных, столы — для богатых.
— Вот эти, кто за столами, меня и интересуют.
Пузырев, словно задумавшись, взял рябенькую будто сорочье яйцо гальку, подкинул ее на ладони и, слегка размахнувшись, бросил в речку.
— Перебрал в памяти всех, кого знаю. Ни один из них на столь дерзкий скачок не отважится.
— Но, согласись, не случайно же накануне грабежа у Корягина угнали машину.
— Джон большой фокусник. «Ауди» у него могли умыкнуть в отместку за шулерство. Хотя, возможно, и ошибаюсь.
— В разборках со своими конкурентами ты не ошибался.
— Конкуренты сами лезли на рожон, а игроки — темные лошадки. У них, как у хитрых одесситов, «я тебе дам» — это еще не «на тебе».
— Лукавишь?
— Отнюдь нет. Осторожничаю.
— Прежде был решительней.
— Старею, Анатолий Викторович. Тоска по бурной молодости одолевает. В воспоминания впадаю. Да и от прежней деятельности, считай, совсем отстранился. Видишь, без охраны сижу, камешки в воду кидаю. Теперь я законопослушный коммерсант. Добросовестно плачу государству налоги…
— Исправно даешь чиновникам взятки, — вставил Таран.
— Даю. От чиновничьего произвола никуда не денешься.
— Берут без страха?
— И без смущения. Раньше хапуги стеснялись, прятали свой цинизм. Теперь им даже лень притворяться. Правда, я не сильно балую рвачей. К особо наглым подсылаю братков из охраны рынка. Короткое внушение и — наглец поджимает хвост. Вот тебя, Викторович, от чистого сердца мог бы сделать богатым.
— За что такое снисхождение к моей персоне?
— За порядочность. Когда я приводил к присяге кузнецкую шпану, в отличие от других ментов ты ни разу не подложил мне подлянку, чтобы обосновать задержание. Ни наркоту в мои карманы не совал, ни чужие стволы в машину не подбрасывал. А ведь шустрил я тогда на грани фола. Ты вправе был и обозлиться, но не обозлился. Наверняка ведь появлялось желание избавиться от беспокойного «авторитета»?
— Появлялось.
— Почему не избавился?
— По сравнению с другими «авторитетами» ты был самым умным. Не вгонял общество в страх крутыми разборками с оглушительной стрельбой и не засвечивался на убийствах. Словом, умел прятать концы.
— «Мокруха» на моей совести всего одна, когда в честной драке пришиб кулаком лагерного хама, покушавшегося на мою честь. Что касается заметания концов, то не надо быть папой римским, чтобы сообразить: нет трупа — нет убийства, нет убийства — нет и преступления. Русский народ даже придумал мудрую пословицу: «Не пойман — не вор». Больше ни у каких народов нет такой мудрости. В других странах воры и убийцы сидят в тюрьме. У нас же на одного пойманного — десять не пойманных. Лафа!..
— Не преувеличивай. И нашим ворюгам достается на орехи.
— Дураков всегда бьют. Мы же с тобой не дураки, но живем по-разному. Я меняю иномарки, как перчатки, а ты в совковских «жигулях» со скрипом ездишь. Почему не хочешь разбогатеть?
— Совесть не позволяет.
— Отбрось старомодный предрассудок. Бери пример с ментовского начальника вневедомственной охраны Лени Кетькалова. При майорском звании смекалистый мужик живет на генеральскую ногу.
— Разве он ворует?
— Леня тоже не дурак. Присосался к богатой любовнице и жирует.
Таран засмеялся:
— При моей служебной запарке на родную жену не всегда силы хватает.
— Есть другие способы заработать. Детективные мемуары не собираешься писать?
— Не собираюсь.
— Напрасно. Я мог бы шутя оплатить все расходы на издание книжки и отвалить тебе такой гонорар, который даже руководящим халявщикам не снился.
— За это можно без шуток оказаться в местах, где разучивают грустную песню: «Не жди меня, мама, хорошего сына, теперь я уж не тот, что был тогда»…
— Повторяю: мы — не дураки. Если не хочешь стать писателем из опасения, что спонсорскую помощь завистники окрестят взяткой, могу предложить вариант, к которому не прискребется самый придирчивый прокурор. Сказать?
— Любопытно…
— В какой-нибудь бульварной газетенке, которую нормальные люди не читают, я опубликую на тебя липовый компромат. Ты, естественно, возмутишься клеветой и через судебную инстанцию выставишь клеветнику иск за оскорбление чести и достоинства, скажем, на миллион баксов. При судебном разбирательстве я, без особой волынки признав свою вину и во исполнение судебного решения, выплачу тебе неустойку. Ты сам юрист, попробуй придерись… Как поется в другой, совсем не грустной, песенке: «Ну и что же здесь криминального?»
— Гениальный способ получения «спонсорской помощи», — вновь засмеялся Таран. — Прост и убедителен, будто правда.
— Россия — страна мечтателей, страна ученых. Только мы умеем разбавлять бензин водой, — с усмешкой сказал Пузырев и взглядом указал на отливающую вороным цветом «ауди». — Вот в такой красавице тебе, Викторович, надо ездить, а не в задрипанных «жигулях». Надумаешь сменить примитивную тачку на роскошный лимузин — дай намек. Без туфты говорю.
Таран посерьезнел:
— Раньше, Аскольд Денисович, ты меня богатством не соблазнял. Скажи прямо: что переменилось?
— Сам я переменился и стал «не тот, что был тогда». Укатали сивку крутые горки. Неинтересно жить. И возраст уже не тот, и здоровье иное. Могу в любой момент крякнуть, а наследников нету. И все мое богатство пойдет прахом. Поэтому хочется, чтобы хоть один порядочный человек помянул добрым словом откинувшего коньки Аскольда Денисовича. Конечно, в твоем цветущем возрасте трудно согласиться с этой скучной версией, но, как говорят французы, такова жизнь.
— У французов есть и другая пословица: «Мой стакан невелик, но я пью из своего стакана».
