Эбби нажала на кнопку мыши с такой силой, что пластмассовая штуковина едва не треснула. Окошко на экране закрылось, лицо исчезло.
В читальном зале было душно. Эбби срочно требовался глоток свежего воздуха. Она прошла мимо стопок старинных книг, запертых в стеклянных витринах в центральной части здания, и спустилась по лестнице вниз, во внутренний дворик. Ей нужно было принять таблетку, но она ограничилась сигаретой. Копаясь в сумочке, Эбби увидела, что на телефоне зажегся экран. На время работы в читальном зале она выключила звук, но кто-то прислал ей текстовое сообщение. Сердце тотчас упало. Единственным, кому она звонила по этому телефону, был Марк.
Дрожа на холодном вечернем воздухе, она вынула из сумочки телефон и открыла сообщение. Странно, но номер отправителя не определялся.
Глава 12Константинополь, апрель 337 года
Я просыпаюсь на рассвете, сжимая лежащий под подушкой кинжал. Ночью кто-то унес масляный светильник. Меня тотчас охватывает паника. Что еще они могли забрать? Впрочем, обшарив постель, понимаю, что могу не беспокоиться. Книга Александра и ожерелье на месте. Должно быть, один из моих рабов бодрствовал, пока я спал. Он не осмелился накрыть меня одеялом. Мои рабы знают, что, когда я сплю, ко мне нельзя прикасаться.
Умываюсь, одеваюсь и совершаю поклоны моим предкам-богам. Этот дом — подарок самого Константина и построен с размахом: он слишком велик для старого одинокого человека. Большая часть комнат стоят запертыми, подобно воспоминаниям далекого прошлого. Мой домоправитель приносит мне хлеб с медом и новости об утренних визитерах. Похоже, что призрак моей репутации все еще бродит по улицам этого города, коль редкие наивные души до сих пор полагают, будто я по-прежнему в фаворе у императора и чем-то могу им помочь. В основном я отсылаю их прочь, даже не выслушав. Когда вы далеко не молоды, бесцельно тратить драгоценное время — непозволительная роскошь.
Домоправитель просматривает список.
— И еще один жрец. Христианский священник.
У меня вырывается недовольный стон. До вчерашнего дня я был уверен, что больше никогда не буду иметь ничего общего с христианами. И вот теперь они не дают мне спокойно закончить завтрак.
— Он говорит, что его зовут Симеон.
Я не показываю истинных чувств и продолжаю жевать хлеб. Это прекрасная практика для тех, кто бывает в суде. Рабы знают тебя лучше, чем придворные, их трудно обмануть.
— Начну с христианина.
Домоправитель кивает, как будто именно этого и ожидал. Он усвоил эту игру даже лучше, чем я.
— Отведи его в комнату для приемов.
Спустя четверть часа я нахожу там Симеона. Это довольно невзрачная комната. На стенах простая штукатурка, которую я так и не удосужился покрыть краской. На полу одноцветная плитка. В редких случаях, когда я принимаю просителей, то делаю это здесь. Мне нравится наблюдать за тем, как при взгляде на бедность обстановки на их лицах появляется гримаса разочарования.
Но на Симеона комната не производит никакого впечатления. Он стоит посередине комнаты, держа руки за спиной, с улыбкой глядя на сырое пятно на потолке. Христиане хитры: любят выставлять напоказ скромность.
— Я так и не узнал, кто убил Александра, если ты пришел спросить меня именно об этом, — обращаюсь к нему я.
Мои слова лишают его самообладания. Он заливается краской. На какой-то миг его лицо искажает злость. Я наблюдаю и делаю выводы. До этого я встречался с ним дважды. Один раз в библиотеке, второй — в разгромленном жилище убитого. Либо Симеон наделен прискорбной способностью оказываться не в том месте не в то время, либо он виноват, как Ромул.
— Мне подумалось, ты мог бы пойти и встретиться сегодня с епископом Евсевием.
— Мог бы, — соглашаюсь я. Почему он говорит это? Чтобы перевести подозрения с себя на другого человека? — Ты сказал, что епископ не способен на такое.
— Я могу помочь тебе с ним.
— Разве я нуждаюсь в помощи?
— Разве ты знаешь, где его искать?
Наш словесный поединок меня смешит, хотя мой смех заставляет Симеона съежиться от гнева. Он очень непонятлив: Константинополь еще не превратил его манеры в острое оружие, которое мы выковываем, набираясь жизненного опыта. Жаль, если мне придется обвинить его в убийстве.
На мой взгляд, самое трудное в поисках епископа Евсевия — разглядеть этого человека в окружающей толпе. Он бывает в церкви, которую Константин возвел рядом со своим дворцом на дальнем мысе полуострова. В приступе благодушия или же принимая желаемое за действительное, Константин посвятил эту церковь Священному Миру.
От моего дома до церкви недалеко, но жара дает о себе знать. Пока я туда добирался, я сильно вспотел, лицо испачкалось налипшей пылью. Флаги на домах изредка подрагивают при слабом дуновении ветра со стороны моря. Константинополь — это, по сути, два города: город, который уже существует, и город, который все еще растет. Город живых — это город торговцев и посетителей бань; адвокатов и их клиентов, спешащих в суды; женщин и детей, стоящих в очереди в ожидании раздачи зерна. Силуэт будущего города вырисовывается на горизонте. Его приближение слышится в стуке инструментов, отчего порой кажется, что из-за холма вот-вот покажется шагающий строй. Пока мы живем в одном городе, вокруг нас постепенно принимает очертания и растет город новый.
Еще относительно рано, но толпа в храме настолько велика, что даже выплеснулась на площадь. Высокие двери церкви распахнуты. Внутри за мраморной кафедрой стоит человек в расшитых золотом одеждах и что-то вещает. Я не собираюсь переступать порог, однако протискиваюсь сквозь толпу поближе к входу, чтобы разобрать слова. В круглое окно, заливая говорящего золотистым светом, проникают солнечные лучи, отчего кажется, будто они выжигают монограмму прямо у него на лбу. Богато украшенная стена за его спиной отделяет святилище в дальней части храма. Христиане — мастера заинтриговать людей своими таинствами, но лишь посвященным дано узреть, как эти таинства совершаются.
Евсевий говорит о боге по имени Христос. Я силюсь понять его. Он вещает что-то о его сути и его сущности, разнице между вечным и бесконечным.
— Христос — глава церкви и спаситель тела ее, подобно тому, как муж — глава жены своей. Посему должно считаться оскорблением Богу то, что церковь наша здесь, в Константинополе, все еще взыскует о главе. Призываю вас, братья и сестры, решить сию задачу быстро и справедливо.
