И от осознания того, что найти могилы родственников Зеленки почти невозможно, легче не становилось. Мало того, что кладбище оказалось гигантским – и Белоснежка с трудом понимала принцип расположения могил, – это место даже среди бела дня выглядело словно кошмарный готический сон. Старые деревья отбрасывали на могильные плиты и камни причудливые тени. Кресты, скульптуры и ограды были словно изгрызены жадными зубами времени: от них откалывались куски, они выглядели гротескно. У некоторых ангелов была отколота рука, или даже обе, или часть головы. Тексты на плитах стерлись, и их трудно было разобрать. Кроме того, землю, корни деревьев и надгробные плиты плотным мягким ковром укрывал темно-зеленый плющ.
Белоснежка нашла бесконечное количество Францев и Марий, и еще больше Гавелов, и даже множество могил, где были Франц и Мария Гавелы-Гавловы. Но годы их жизни не просматривались. Жившие в XVIII веке ее не интересовали. Белоснежка чувствовала, что головная боль, вызванная обезвоживанием, начала распространяться по всему телу. Воскресная трапеза общины продолжала крутиться в животе, хотя мерзкой тряпки во рту уже не было. Белоснежке не хотелось, чтобы ее вырвало на кладбище, прямо на какую-нибудь могилу. Хотя мертвым уже все равно, это будет невежливо перед лицом живых, проходящих мимо могил.
Она ненадолго уселась на скамейку в тени деревьев и глубоко вздохнула. Бессмысленно продолжать поиски. Надо добраться до ближайшего магазина, купить холодной воды, а позже спросить у Иржи, знает ли он что-то о бабушке и дедушке Зеленки. Иржи ведь изучал церковные книги.
Поход на кладбище был бредом. Белоснежка решила, что это должно послужить ей уроком и напоминанием. Не суетись. Сначала проясни обстановку.
Именно в этот момент зазвонил телефон Белоснежки. Папа. Ей не хотелось отвечать, но она знала, что поговорить сейчас будет разумнее всего. Иначе родители удивятся.
– Ты недавно говорила с Кайсой, и у вас вышла интересная беседа. Хотя изначально ты звонила мне, – сказал отец.
– Да. Хотела узнать, понравилось ли тебе в Праге, – ответила Белоснежка.
Она дала взгляду передохнуть на ближайшей могиле, не покрытой плющом. На самом деле не стоит жалеть, что приехала сюда. Атмосфера этого места – снов, кошмаров, готичных деревьев – невероятно хороша. Ради этого здесь стоило оказаться.
– Откуда ты знаешь, что я был в Праге? – Голос отца звучал недружелюбно, почти как на допросе.
Белоснежка ненадолго задумалась. Она не хотела рассказывать все отцу сейчас. Не в этот раз.
– От одного общего знакомого. Или, скажем так, от знакомого из прошлого.
– Звучит очень интригующе. Как будто кто-то вспомнил меня спустя столько времени…
Белоснежка не дала отцу продолжить, а перешла прямо к делу.
– Почему ты не рассказывал мне о том, что был здесь?
На другом конце линии стало тихо – так надолго, что Белоснежка подумала, что связь прервалась.
– Я тогда был, честно говоря, так подавлен и печален, что не хотел позже это вспоминать. И сейчас ничего не помню, – сказал, наконец, отец твердым голосом.
«Даже не помнишь того, что здесь родилась твоя старшая дочь», – захотелось крикнуть в телефон.
– Вот. Поэтому и не рассказал. Нечего рассказывать.
Белоснежка уставилась куда-то вперед. Нечего рассказывать. Кроме того, что у тебя здесь дочь. Подумаешь, какая мелочь.
– Вот поэтому я раньше и звонила, – сказала она. – Это все.
– Все хорошо… Деньги есть? Хостел хороший?
Отец снова вернул своему голосу беспокойный, немного отстраненный тон.
– Да-да. Все отлично. Через пару дней вернусь.
«Видимо, даже с сестрой», – мысленно добавила Белоснежка. Тогда посмотрим, повторит ли отец свое «нечего рассказывать».
Она часто думала о том, что все в ее семье как будто играют роль членов семьи. Мама играет маму, папа – папу, а Белоснежка – их дочь. Они ведут себя так, как будто находятся на сцене, как будто их часто фотографируют. Она долго думала, что все семьи такие, но позже, где-то к десяти годам, начала присматриваться к другим семьям и их жизни, когда смотрела на отцов и матерей с детьми, в магазинах, парках, праздниках. Они вели себя иначе. Они ссорились, смеялись, были настоящими. Сказать такое о семье Белоснежки просто не могло прийти в голову – только лишь то, что они отлично знали текст своих ролей.
Это делало атмосферу в доме странной и затрудняло общение. В принципе, отец-бизнесмен и мать-библиограф исполняли свои роли как следует. Но все же казалось, что они говорят словами, которые кто-то специально написал для них. Они не были цельными, не были живыми – какие-то тени. Белоснежка не представляла, как смочь увидеть других людей за этими тенями.
Сквозь зеленые листья было видно, что на надгробном камне напротив написано имя, начинающееся с «Ф». Надо посмотреть поближе. Белоснежка поднялась, шагнула к камню и начала убирать с его поверхности растения. Франц… Франц Гавел. И второе имя. Мария Гавлова. Сердце Белоснежки застучало. И годы жизни подходят…
– Ты звони, если что, – заставил пообещать отец.
– Да-да. Пока!
Белоснежка закончила разговор, как выпендривающийся тинейджер, но сейчас она хотела сосредоточиться на надгробном камне, стоящем перед ней. Там было еще одно имя. Руки Белоснежки затряслись, когда она оборвала плющ.
Клаус Гавел. Родился в 1940-м. Умер в 1952-м.
Белоснежка долго стояла, уставившись на цифры, прежде чем ее раскалывающаяся голова согласилась подсказать, что в них необычного.
Клаус Гавел умер в 12 лет. Вряд ли он мог быть отцом Адама Гавела. Конечно же, такое бывает, но шансы настолько малы, что Белоснежка могла поклясться, что Адам обманывает Зеленку. Она достала из кармана мобильник и сфотографировала камень. Она покажет эту фотографию сестре. Тогда та наверняка поверит, что ее «семья» – и особенно ее «отец» – не настолько невинны, как она себе представляла.
Убирая мобильник обратно в карман, Белоснежка внезапно почувствовала в ноздрях запах, который в момент превратил ее головную боль в мигрень. Отвратительная смесь запаха пота и одеколона. Такой же запах она чувствовала совсем недавно. Накануне…
Белоснежка не стала тратить драгоценное время на то, чтобы оглянуться, а сразу побежала со всех ног. Доля секунды – это совсем не мало. Сзади кто-то преследовал ее.
Песок кладбищенских дорожек пронзительно заскрипел под ее кроссовками, когда Белоснежка рванула от преследователя.
«Спасите и сохраните, – умоляла она смиренных ангелов, наблюдавших за ее побегом пустыми глазами. – Раскройте свои крылья, поднимите бурю, которая заставит его отступить…»
Горячий воздух не двигался.
Преследователь был очень быстрым. Наверняка у него больше энергии и влаги в организме, чем у Белоснежки, у которой за спиной лишь несколько часов сна и долгая ходьба по жаре; кожа которой еще выпускает пот, хотя она была уверена, что уже выпустила его весь, до последней капли.
