Книга Точка вымирания - Пол Джонс

«Я потом перезвоню, – подумала Эмили, мозг которой пытался переварить события последнего получаса. – Они могут оставить сообщение».

Только после третьего звонка туман в мозгу рассеялся настолько, что до Эмили дошло, что, собственно, она слышит. Журналистка бросилась в кухню, лишь на полпути осознав, что бежит. Схватив телефон со стола, Эмили раскрыла его и прижала к уху.

На другом конце линии повисло молчание.

– Алло? – хрипло, едва слышно прошептала Эмили. – Пожалуйста, ответьте. Пожалуйста. – Она уже не удивлялась тому, сколько отчаяния в ее голосе.

Молчание длилось еще секунду, но Эмили было слышно, как кто-то глубоко вздохнул, а потом тишину нарушил мужской голос:

– Это Эмили Бакстер?

Однажды в детстве Эмили серьезно заболела. По-настоящему серьезно. Врач сказал родителям, что у нее, вероятно, пищевое отравление, но самой Эмили казалось, что она умирает. Ее мучили боли; два дня поноса и рвоты привели к слабости и обезвоживанию. Она ничего не ела и пила только прохладную воду, которую ей по ложечке вливала мама. На третий день, когда она пошла на поправку, папа принес баночку ее любимой апельсиновой содовой, воткнув в нее симпатичную розовую соломинку – из тех, которые можно согнуть благодаря гармошке в верхней части. Эмили сто раз пила содовую до болезни, но сейчас, на этот раз, у напитка был поистине райский вкус. Во всяком случае, так показалось ее пересохшему горлу и несчастным вкусовым рецепторам. Аромат был таким интенсивным, пузырьки так прекрасно лопались на языке, а холодная струйка содовой, попадая из соломинки в рот, вызывала такой кайф, что Эмили казалось, будто она очутилась в совершенно новом теле.

Такой же эффект оказал на нее сейчас этот незнакомый успокаивающий голос. Как будто ей позвонил сам Господь Бог.

– Да, это Эмили, – смогла выдавить она, а потом ударилась в слезы.

* * *

– Все хорошо. Все в порядке. – Мужской голос на другом конце телефонной линии звучал мягко. – Вы не одна.

Если бы в этот миг незнакомец спросил, как она себя чувствует, Эмили не смогла бы описать нахлынувшие на нее разноречивые эмоции. Благодарность, страх, счастье, печаль – все эти чувства одновременно завладели ее телом, но сильнее их всех, вместе взятых, была надежда. Она так растерялась от этого половодья ощущений, что первые десять минут разговора пребывала в состоянии, близком к обмороку, и на вопросы собеседника могла лишь односложно блеять «да» или «нет». Пытаясь сказать что-то помимо этих двух слов, она начинала рыдать.

До этого самого момента Эмили даже не подозревала, какой всепоглощающий, тотальный ужас ею владеет. Даже воспоминание о том кошмаре, что ее глаза видели всего несколько минут назад, казалось, несколько потускнело, когда пришло новое знание: не только она выжила. Эмили почувствовала такое облегчение, что страх начал улетучиваться. Когда волна эндорфинов наконец слегка улеглась и Эмили смогла овладеть собой, она вновь обрела дар связной речи и начала более внятно отвечать на вопросы собеседника.

Он сказал, что его зовут Джейкоб Эндерсби. С ним было еще одиннадцать человек: семь мужчин и четыре женщины – команда ученых, техников и обслуживающего персонала метеорологической станции, расположенной на одном из Стоктонских островов, малюсеньком студеном клочке земли у северного побережья Аляски. До того, как прошел красный дождь, их исследовательская группа, сформированная университетом Аляски, уже три месяца занималась сбором климатологических данных в рамках полугодовой программы.

Джейкоб объяснил, что красный дождь не затронул Стоктонские острова. Жена Джейкоба, Сандра, оставшаяся в университете Фэрбанкса[10](то есть на несколько сотен миль южнее), рассказала, что это странное явление все же забралось далеко на север и накрыло Ноатекский заповедник, который находится примерно в ста восьмидесяти милях юго-восточнее метеостанции.

Вспомнив жену, Джейкоб на минуту умолк. Эмили терпеливо слушала, как что-то негромко жужжит в трубке, и не знала, на линии ли еще ее собеседник. Наконец, она тихо спросила:

– Джейкоб, вы все еще тут?

– Да, – так же тихо ответил он.

Эмили слышала, как его голос подрагивает от еле сдерживаемой боли. На этого человека навалилась такая же тяжкая ноша, как и та, что несла она, потеряв семью и друзей.

– У нас тут было спутниковое телевидение, так что мы следили за тем, что происходило после красного дождя в Европе, – продолжал Джейкоб. – Сандра сказала, что на университет совсем немного побрызгало, и что я не должен волноваться, потому что ее это никак не затронуло. Университет строго изолировал всех, кто вступал в контакт с красным дождем, там объявили карантин. Сандра говорила, что связалась еще с несколькими метеостанциями к югу от университета и возле канадской границы. Везде выпал красный дождь, но чем дальше к северу, тем он был слабее. Через восемь часов после этого разговора я попытался снова поговорить с женой по коротковолновой связи, но она не ответила. Никто не ответил. – Джейкоб прошептал последние слова, едва сдержав рыдание, и тяжело вздохнул. Потом он снова помолчал, видимо собираясь с силами, и продолжил: – У нас тут есть парочка спутниковых телефонов, и мы стали звонить семьям, друзьям и коллегам на исследовательских станциях по всему миру. Позвонили всем, кому только могли, но никто не отозвался. С тех пор наши технари шерстят основные вебсайты и прослушивают эфир на коротких волнах, пытаются найти кого-нибудь… хоть кого-нибудь, кто выжил. Вот как мы нашли вас, Эмили. И мы так рады слышать ваш голос!

Джейкоб сказал, что ни у кого из его коллег не было стройной теории произошедшего, лишь всякие дикие домыслы. По большей части ученые были озадачены, но кое-что казалось им очевидным. Из тех данных, которые они успели собрать, прежде чем пропала связь, следовало, что красный дождь выпал на большей части земного шара, причем, по мнению Джейкоба, все выглядело так, словно тот прицельно ударил по наиболее населенным местам планеты. Насколько можно было судить, это бедствие не обошло ни одну страну: нигде южнее 68-параллели северной широты не было города, городка, села или поселка, население которого не было бы истреблено.