— Это стародавняя присказка, — сказал Сидролен.
— Но я ее не понимаю. Скажешь вот так иногда: топорище-то пора бросить после топора, а потом вдруг подумаешь: в чем тут смысл? — и не понимаешь. Ах, месье, как это ужасно — размышлять над такими вещами!
— Легко сказать! Мне же хочется понять, в чем смысл. Отчего «после»? Если выбрасывают топор, то и топорище вместе с ним. Вместе — но не после. Нет, я решительно не понимаю.
— Сейчас я вам объясню. Жил-был один дровосек…
Тут Сидролен смолк и погрузился в раздумье.
X
От расстройства Сфен изгрыз всю свою уздечку. Герцог настоятельно попросил его держать язык за зубами, ибо путешествовал с большой свитой и не желал, чтобы по поводу его коня ходили сплетни. Впрочем, он и сам грустил не меньше Сфена, ибо весьма ценил веселую его болтовню. Итак, Сфен трусил вперед, замкнувшись в мрачном молчании, хотя и не утратил при этом обычной выдержки.
Лишившись собеседника в морде Сфена, герцог болтал с виконтом де Плакси. Созыв Генеральных Штатов исполнил его ликования: прекрасный повод для того, чтобы прошвырнуться в столичный город Париж. Юная Руссула, новая супруга герцога, также не прочь была вкусить столичных радостей жизни и так энергично настаивала на этом, что герцогу пришлось задать ей хорошую взбучку.
— По-моему, вы пересолили, мессир, — сказал виконт.
— Какое твое-то дело, чичисбей несчастный! Ты что, втрескался в герцогиню?
— Боже меня упаси, мессир!
— Тогда, значит, ты не галантный кавалер. А я-то надеялся, что ты в нее втрескался, в герцогиню то есть.
— Да никоим образом, мессир.
— А ты случайно не лицемеришь?
— Клянусь, мессир…
— Ладно, ладно, но уж поверь мне, что если я и пересолил, то никак не больше ее отца. Ведь речь шла о моем авторитете. Не мог же я допустить, чтобы она сочла мою трепку менее суровой, чем лупцовки какого-то дроворуба…
— Месье, месье, — деликатно окликнул Сидролена метрдотель, — так что же дальше?
— …и у него топор соскользнул с топорища да и упал в пропасть.
— В пропасть?
— Да, так говорится в этой сказке, — ответил Сидролен. — И он никак не мог его оттуда достать.
— Ну еще бы! — сказал метрдотель. — Из пропасти-то!..
— Тогда опечаленный дроворуб…
— Кто-кто?
— Ну, дровосек…
— Еще один архаизм. Вот объясните мне, месье, почему это некоторые слова вдруг выходят из употребления? Я сам лично знаю массу слов, которые за одну только мою жизнь исчезли из оборота напрочь: синематограф, таксомотор, капельмейстер и так далее.
— Вы хотите узнать конец моей сказки?
— Я его уже угадал, — сказал довольный своей сообразительностью метрдотель. — Опечаленный дровосек — или дроворуб, как вы изволили выразиться, — сам бросился в пропасть. Вот почему про дураков и говорят: туп, как топорище. Топорище ухнуло в пропасть вслед за топором.
— Интересный вариант, — невозмутимо сказал Сидролен. — Но нет, на самом деле дроворуб просто-напросто бросил в пропасть топорище. Вслед за топором. Так что не осталось у него ничего. А ведь топорище-то еще вполне могло ему пригодиться.
— Вот глупости! — возразил метрдотель. — На какого черта ему топорище? Поди-ка, раздобудь топор в те времена! Нет, глупый конец у вашей сказки. Мой вариант лучше.
— Может, и глупый, — невозмутимо сказал Сидролен, — но, во всяком случае, вы узнали много нового.
— Да-да, благодарю вас. Ах, вот и ваша крупнозернистая икра свежего посола и сверхвысшего сорта, доставленная только сегодня днем сверхзвуковым самолетом: великолепная закуска к сверхохлажденной водке!
Да, закусил Сидролен действительно великолепно.
Поскольку ресторан был практически пуст, метрдотель время от времени подходил проверить, все ли в порядке. Сидролен отдал должное кулебяке и с аппетитом отведал волован с «капустой». В ожидании следующей перемены он опять перекинулся парой слов с метрдотелем.
— Я знаю людей, которые обедали здесь сегодня днем.
— Днем у нас был большой наплыв народу, — ответил тот важно.
— Моих было шестеро. Три пары.
— Днем у нас была занята масса столов на шесть персон.
— Там были три молодые женщины, три сестры. Они не похожи как три капли воды, но если приглядеться, сразу видно, что это близняшки.
— То есть тройняшки? Что-то не припомню. Странно, вообще-то я прекрасный физиономист.
— А мужчины, наоборот, ничем не примечательны.
— Ну тогда я знаю, о ком вы говорите. Довольно вульгарная компания.
— Вы так думаете?
— О да, смею вас уверить. Они не вкушали пищу — вот как вы, месье, — они просто жрали. И у них даже не было гастрономического допуска. Более того, они даже не знали, что это такое: сразу видно, не привыкли ходить по ресторанам и наедать больше чем на три тысячи калорий… Вы и вправду с ними знакомы?
— Так, шапошно. И как же вы поступили с ними, когда обнаружили, что у них нет допуска?
— Ну что ж мне было с ними делать, — я поступил так же, как и с вами: я их обслужил.
Метрдотель тонко улыбнулся и, пока его подчиненные ставили на стол трюфели и фазана, продолжал так:
— Должен вам признаться, месье, что этот гастрономический допуск, якобы выдаваемый соцстрахом, чистая фикция. Такого просто не существует. Я сам выдумал его и позволяю себе развлекать клиентов столь остроумной шуткой. Некоторые поддаются на эту удочку, но тогда мой розыгрыш теряет всю соль. Я-то сразу понял, что вы, месье, не лыком шиты, но те люди, ваши знакомые, так рассердились, что чуть ресторан не разгромили. Прямо смеху подобно.
— Вы же сказали, что под конец обслужили их.
— Конечно, конечно… после того как успокоил… намекнул, что в знак особого расположения… только для них. Ну да вы знаете, что говорят в таких случаях глуповатым клиентам.
— Понятно, — сказал Сидролен.
— И все-таки чаевые они дали нищенские. Жалкие людишки! Не вашего круга, месье, нет, не вашего круга. А уж дамы — те просто-таки низкого пошиба. Так вы говорите, тройняшки? Любопытно. Никогда бы не подумал. А ведь я прекрасный физиономист.
Неожиданное появление пары клиентов избавило Сидролена от назойливого шутника и дало ему возможность спокойно расправиться с дичью и представителями грибной флоры, затем на свободе угоститься ломтиками самых разных сыров, в полнейшей безопасности посмаковать суфле с двенадцатью ликерами и, наконец, совершенно безмятежно заложить за галстук стаканчик зеленого шартреза. Потом он спросил и оплатил счет, добавив к нему несколько франков, чтобы не разочаровать метрдотеля, который поклонился ему чуть ли не в пояс. И только очутившись на улице, Сидролен впал наконец в экстаз.
