Все еще стремясь оправдать мужчин, я задал себе вопрос: а не может ли щедрость, с которой охотник делится добычей с соплеменниками, быть проявлением взаимного альтруизма? Допустим, я надеюсь добыть жирафа лишь один раз за 29 дней, на то же рассчитывает и каждый из моих друзей-охотников. Но все мы охотимся в разных местах, и все наши жирафы, вероятно, будут убиты в разные дни. Если каждый из удачливых охотников согласится поделиться мясом с другими охотниками и их семьями, то все они часто смогут наедаться до отвала. Однако при таком подходе охотник должен делиться добычей по возможности с лучшими охотниками, от которых с большей вероятностью можно будет получить мясо в другой день.
Однако в действительности удачливые охотники народностей аче и хадза делятся добычей с каждым, кто оказался поблизости, независимо от того, какой он охотник — хороший или безнадежно плохой. Тут возникает закономерный вопрос, а зачем мужчина аче или хадза вообще тратит время на охоту, если он в любом случае может получить долю добычи, даже если сам он никогда ничего не добыл? И наоборот — зачем ему охотиться, если всю добычу все равно придется раздать? Почему тогда охотник не собирает орехи и не ловит крыс, которых он сможет принести домой и которыми не надо будет ни с кем делиться? Должен же быть во всем этом хотя бы какой-нибудь низменный смысл, который ускользнул от моего внимания, пока я пытался отыскать в действиях мужчин-охотников благородные мотивы.
Еще одно возвышенное объяснение, подумал я, может заключаться в следующем: вероятно, щедрость при раздаче мяса помогает всему племени, члены которого, по всей видимости, разделяют и нужду, и процветание. Недостаточно сконцентрироваться на пропитании только своей семьи, если остальные члены племени голодают и, ослабев, не смогут в случае чего отразить нападение врагов. Такое объяснение в принципе возможно, однако оно опять возвращает нас к изначальному парадоксу. Если добывание пальмового крахмала, собирание фруктов или личинок — это наилучший способ обеспечить едой все племя аче, то мужчинам не следует тратить столько времени, гоняясь за случайным пекари.
Предприняв последнюю попытку обнаружить семейную ценность охоты, я задумался о связи охоты с ролью мужчины как защитника. Самцы многих видов животных, например певчих птиц, львов, шимпанзе, немало времени посвящают патрулированию границ своей территории. Это патрулирование служит многочисленным целям: обнаружить и изгнать вторгшегося чужака; не упустить возможности самому вторгнуться на чужую территорию; следить за появлением хищников, которые могут напасть на самку или потомство; знать о сезонных изменениях в количестве разных видов корма и других ресурсов. Точно так же действуют и люди-охотники: преследуя добычу, они одновременно отслеживают и потенциальные опасности, и благоприятные обстоятельства, которые могут пригодиться всему племени. Кроме того, охота — это хорошая школа боевых навыков, которые, безусловно, пригодятся мужчинам для защиты своего племени от врагов.
Несомненно, подобная роль охоты очень важна. Однако встает вопрос, какие конкретно опасности охотники пытаются отследить и чьи интересы они при этом прежде всего преследуют. В некоторых регионах мира львы и другие крупные хищники по-прежнему представляют угрозу для людей, однако наибольшая опасность для любого племени охотников-собирателей всегда исходит от людей — мужчин соперничающего племени. Мужчины в подобных обществах постоянно участвуют в межплеменных войнах, основной целью которых является убийство воинов вражеского племени. Захваченных женщин и детей побежденного врага либо убивают, либо обращают в жен и рабов соответственно. В худшем случае охотников, патрулирующих границы своей территории, можно рассматривать как агрессоров, преследующих собственные эгоистические генетические интересы за счет мужчин соперничающего племени. В лучшем случае их можно считать защитниками своих жен и детей, но защищают они их главным образом от нападений других мужчин. Даже в этом случае польза и вред от патрульной активности мужчин для остального племени как минимум примерно одинаковы.
Таким образом, все мои пять попыток приписать охотникам аче какие-то благородные мотивы или разумные оправдания их охотничьей страсти провалились. Кроме того, Кристен Хоукс напомнила мне еще одну неприятную истину: в отличие от собирательства, которым занимаются жены и дети аче, охота не служит мужчинам лишь средством пропитания, они получают от этой деятельности дополнительную выгоду.
Начнем с того, что у аче, как и других народов, внебрачный секс не является чем-то необычным. Нескольким десяткам женщин аче был задан вопрос о том, кого они считают возможным отцом (т. е. сексуальным партнером примерно на момент зачатия) своих детей. Оказалось, что на каждого из 66 детей этих женщин пришлось в среднем по 2,1 отца. Из выборки в 28 мужчин женщины чаще называли в качестве своих любовников умелых, а не неудачливых охотников, их же они считали возможными отцами своих детей.
Чтобы понять биологическое значение супружеской измены, вспомним главу 2 и те особенности репродуктивной биологии, которые мы в ней обсуждали: факты красноречиво говорят о том, что эволюционные интересы мужчин и женщин кардинально различны. Связь со множеством партнеров ничего не дает женщине с точки зрения количества переданных генов. Как только женщина забеременела от одного мужчины, ей бессмысленно вступать в связь с другим: она все равно не сможет зачать еще одного ребенка в течение по меньшей мере ближайших девяти месяцев (а в обществах охотников и собирателей с их продолжительной лактационной аменореей — даже нескольких лет). С другой стороны, за несколько минут полового акта «на стороне» мужчина, в остальное время верный муж, может удвоить свое потомство.
А теперь сравним репродуктивные результаты двух разных стратегий охоты, одну из которых Хоукс называет «стратегией кормильца», а другую — «стратегией хвастуна». Кормилец предпочитает скромное, но предсказуемое собирательство: добычу пальмового крахмала, ловлю мелких грызунов. Хвастун же охотится на крупного зверя, но прежде чем ему удастся сорвать банк, пройдет очень много времени, и доход у «хвастуна» в среднем ниже, чем у «кормильца». Кормилец приносит домой в среднем больше пищи, хотя у него не найдется лишнего кусочка для того, чтобы поделиться с соседями. Хвастун в среднем приносит жене и детям меньше пищи, однако иногда у него оказывается столько еды, что он может угостить многих.
Очевидно, что если женщина оценивает свой генетический успех по количеству детей, которых она сумеет поставить на ноги (а это прямо зависит от того, будет ли у них необходимое количество пищи), то ей лучше выйти замуж за «кормильца». Но еще лучше, если при этом по соседству будут жить соседи-«хвастуны», с которыми она может иногда вступать во внебрачные сексуальные отношения в обмен на мясо для себя и для своих детей. Племя в целом тоже любит «хвастунов» за то, что они редко, но зато щедро делятся своей добычей.
Что касается самого мужчины-«хвастуна», то в его генетической стратегии есть и плюсы, и минусы. Одно из преимуществ — это возможность иметь больше детей, занимаясь сексом с большим числом женщин. Еще одно преимущество — популярность «хвастуна» у соплеменников: каждый хочет быть соседом человека, который щедро раздает мясо, и, возможно, кто-то из благодарных соседей отдаст ему в жены свою дочь. В лучах славы отца-«хвастуна» греются и его дети, наследующие симпатии соплеменников.
