— Ну что? — наконец-то прервал тягостное молчание Сидоров. — Что будем делать?
Катя даже не посмотрела на него. Недоуменно пожала плечом:
— А что нам делать? Мы, Юра, уже все сделали. Все, что могли.
— Это ты о чем? — на всякий случай уточнил он.
— Обо всем, — усмехнулась она. — Мало мы с тобой дел наворотили?
— А, в этом плане?
На несколько секунд Сидоров притих, словно вспоминая, чего же такого они натворили, потом согласился:
— Ну, если в этом плане… Это точно — наворотили. А, кстати, с чего все началось, ты помнишь?
Катерина вскинулась:
— Вот только не надо делать вид, что ты забыл! С твоей дурацкой сидоровой козы и началось, с чего же еще.
— А, ну да. Как всегда — все начинается с мелочей.
— Вот-вот.
Замолчали. Тем временем закипел чайник, немножко разрядив обстановку. Бросив по пакетику чая в каждую чашку, Катерина налила в них кипятку. Добавила ложечку сахара, тщательно размешала, стараясь по возможности не касаться краев чашки. Сидоров же чай проигнорировал.
— И что дальше? — сказал через несколько минут.
— А что дальше? — удивилась Катя. — Дальше — что имеем.
— А если мало того, что имеем?
Мало. Для Катерины это значило одно — ему не хватает ее, ему мало жены и сына. Но она не позволила сердцу радостно забиться. Сейчас ему мало семьи, потом будет мало любовницы — приведет вторую, третью.
— Придется довольствоваться тем, что есть, — холодно произнесла она. — Человек — такое животное, ему всегда мало.
— Ты прекрасно поняла, о чем я.
— Поняла. И ответила. Еще есть вопросы?
Любовь любовью, но в ее душе накопилась такая усталость от осознания безнадежности, что не хотелось никаких разборок. К чему они, если результат все равно будет отрицательным?
Сидоров вытащил из нагрудного кармана очки, тщательно протер их носовым платком, надел. Внимательно посмотрел на Катерину, только после этого ответил:
— Нет, никаких вопросов. Разве что утверждение.
Катя выжидательно посмотрела на него, и ничего не ответила. Тот продолжил:
— Ты любишь меня.
Хотела бы фыркнуть, усмехнуться, придать лицу выражение беззаботности, да не вышло. Спросила напряженно:
— С чего ты взял? Не люблю, никогда не любила. Неужели ты не понял, что я к сидоровой козе прицепилась, как к единственной возможности порвать с тобой отношения? Нет, Юр, не люблю. Правда не люблю. И…
Не было сил врать. Душа рвалась к нему, но мозг упорно давал команду на ложь. После короткой паузы Катя продолжила:
— И шел бы ты домой, Сидоров. Тебя там ждут. А тут ты никому не нужен. Я не люблю тебя, Сидоров. И ты меня не любишь. Так, встретились после долгой разлуки, ты женат. Во мне ревность взыграла — как так, раньше меня любил, а теперь какая-то рыжая около него вьется. А потом вспомнила, что не любила. Иди, Юра, иди. У меня к тебе никаких претензий, ты, в принципе, неплохой человек. Это я дрянь, знала, что у тебя семья, но тешила самолюбие.
Из всей ее пространной тирады Сидоров выхватил лишь одно.
— Не любишь? Значит, не любишь…
Помолчал немножко. Добавил зло:
— Врешь. Что это, по-твоему?
Достал из кармана склеенный скотчем лист бумаги, тщательно разгладил, положил на стол, припечатав ладонью:
— Что это?
Катерина всмотрелась и, узнав, тут же отвернулась. На листе торопливым почерком было написано: "Прошу… убедительно прошу… умоляю простить меня и любить по-прежнему. Умоляю развестись с рыжей и жениться на мне. В свою очередь клятвенно обещаю с честью нести по жизни фамилию Сидорова, ничем не запятнать гордое звание Вашей законной жены. Кроме того, торжественно обещаю до конца жизни реагировать на прозвище "Сидорова КаЗа" с улыбкой. Целую, люблю, Я".
— С каких пор ты стал рыться в мусорных ведрах? — голос ее дрогнул, чувствовала, что еще чуть-чуть, и она сломается, уже не сможет лгать, и тогда…
— Я бы не стал называть это так, — ледяным тоном поправил Сидоров. — Не по мусорным ведрам, а по корзинам для бумаг, это во-первых. Во-вторых… Я видел, как ты что-то писала, а потом яростно разорвала. Стало очень интересно, не сдержал любопытства. Благо, уборщица по утрам приходит, а не вечером, иначе столь красноречивое свидетельство пропало бы бесследно.
Кате очень хотелось ему возразить, но доводов в защиту собственной позиции не находилось. Разве что совсем уж безнадежный:
— Минута слабости, — произнесла она, не особо надеясь обмануть собеседника наигранным равнодушием в голосе.
— Ну да, я так и подумал, — столь же наигранно согласился Сидоров.
Еще помолчали. Ситуация давно вышла из-под Катиного контроля, что не предвещало ничего хорошего мальчишке с надеждой в глазах.
— Ну ладно, Юр, мы уже все выяснили. Тебе пора.
Тот усмехнулся, не глядя на нее:
— Выгоняешь?
— Выгоняю. Имею право. Здесь пока что я хозяйка.
Сидоров посмотрел на нее упрямо:
— А если не уйду?
Катерина разозлилась:
— Юр, ну хватит, а? Всё уже выяснили: я не люблю тебя, ты не любишь меня. И никто никому ничего не должен. Иди. Пожалуйста, иди.
— С чего ты взяла? — он приподнял брови, и на его лбу образовались две глубокие морщинки. — Положим, с твоей любовью мы разобрались — врешь, любишь. Но почему ты говоришь за меня?
— Потому что ты женат, — отчеканила Катя, глядя ему в глаза. — И тебя ждут дома.
— А, вот оно что, — ей показалось, что Сидоров облегченно вздохнул. — Ну, тогда…
Катерина прервала его на полуслове:
— Тогда тебе пора. Тебя ждут, Юра. У тебя жена красавица, очаровательный сын. Иди. Я не хочу, чтобы она снова искала тебя у меня. Я не люблю, когда со мной разговаривают свысока. Мне не нравится, когда меня упрекают в том, что я забираю отца у ребенка. Я, Сидоров, не желаю больше видеть твою рыжую. Эту глупую бумажку я действительно написала в минуту слабости, а на самом деле я тебя никогда не…
На сей раз ее прервал Сидоров:
— Постой. Что значит: "не желаю больше видеть"? Что значит: "искала"? Она что, приходила к тебе?
Он выглядел настолько уязвленным, что Кате стало обидно.
— Да-да, голубчик, попался — супруге все известно о твоих похождениях. Видимо, она у тебя не последняя дура, раз скрывала это от тебя. И мне не стоило говорить. Но слово не воробей. Да, Юра, твоя рыжая приходила ко мне, устроила допрос по всем правилам. Я, конечно, как могла, отрицала, но она все прекрасно поняла.
