Он был воспитан в традициях аристократов-воинов. Это было у него в крови, это было его наследием. Но сегодня князь Антонио Бонифаче беспомощен перед американской девушкой, которая просит у него такую малость. Ей не нужны деньги, титул, имение. В этот момент он мог дать ей только одно - ощущение своего женского естества.
О да, многое он ей уже показал, удовлетворяя ее любопытство. Но теперь не любопытство привело ее в эту кровать. Чувство. Сильное, нежное, возможно, близкое к любви. Она была так доверчива, что он не хотел ее напугать и оставить в памяти что-то другое, кроме восторга.
Он брал ее медленно.
Потерся губами о губы. Поцеловал шею, языком коснулся груди. Когда Мария тихо застонала и обняла его за шею, как бы стараясь удержать, он взял вспухший сосок губами и подразнил его. Она всхлипнула и изогнулась. Он перешел на другую грудь, снедаемый голодом, который кружил голову. Ее руки протиснулись между их телами. Она ласкала его так, как он учил, интуитивно сжала, обострив наслаждение.
Антонио со стоном расслабился. Он выгибался, трепетал и желал, чтобы это никогда не кончалось. Уткнувшись лицом ей в шею, он вдохнул запах нежной кожи и скрипнул зубами, когда по телу прокатилась следующая волна, требовавшая освобождения. В тот же момент у него мелькнула мысль. Предохранение.
Антонио вспомнил, что в бумажнике лежит презерватив. С тех пор как Мария приехала в Италию, он стал носить его с собой. Потому что собирался затащить ее в постель и разумно было подумать о предохранении.
Он откатился, вынул из кармана кожаный бумажник, вынул пакетик, бумажник положил па прикроватный столик. Она с интересом наблюдала.
- Спасибо, что подумал об этом.
Он кивнул, слишком занятый, чтобы разговаривать... Идиот! Он чувствовал себя как школьник, впервые приступающий к этому занятию.
- Давай подержу, - Мария взяла у него из рук колечко.
Антонио срывал с себя одежду и швырял ее на стул, одну вещь за другой. Мямля, мямля, ругал он себя, стараясь собраться и опять укладываясь рядом с ней на кровать. Она с любопытством разглядывала презерватив.
- Хочешь, ты сама это сделаешь?
- Я не знаю как, - призналась она, чуть пожав плечами. У него екнуло сердце.
Он показал. Внутри у него все клокотало.
- Какой ты стал... большой, - хихикнула Мария.
- Никогда не смейся над этим. Боишься, что не подойдет тебе? - Полегче, сказал он себе, хотя в нем звенел каждый нерв. Если он сейчас же не успокоится, то потеряет контроль над собой. А больше всего он не хотел причинить ей боль. Разрушить очарование. - Я обещаю, что твое тело будет вполне совместимо с моим, - мягко сказал Антонио, отводя с ее глаз прядь волос. - Мы подходим друг другу.
У нее был скептический вид, но она подняла руки и погладила его по груди. Новая волна жара пронеслась по телу.
Он склонился над ней. Кончиками пальцев прорисовал уголок между бедер, нежно раздвинул ноги. Под его рукой ее тело расцвело - для него. Она была готова.
Он не хотел, чтобы следующий этап причинил Марии боль, и стал целовать жарче, сильнее, и она тяжело дышала и извивалась под ним, и только тогда он снял печать. Подняв голову, Антонио увидел, что ее глаза сверкают. В них не было признака дискомфорта.
- Дальше будет легче, — прошептал он. - Но если...
- Прошу, не останавливайся! - Она сомкнула ноги вокруг его бедер, открываясь ему.
Войти в нее он желал более всего на свете, чтобы не оставалось сомнений, что он овладел его. Хотя бы на эти несколько минут.
Но ей сейчас нужен не такой любовник.
Он проникал в нее осторожно, понемногу, проверяя. Как корабль, четко и безболезненно прорезающий воды.
Он уже готов был спросить, все ли у нее хорошо, когда Мария рывком притянула его к себе. Ему не оставалось ничего другого, как закрыть глаза и наслаждаться ее горячим, шелковистым телом. Потом ему показалось, что ей неудобно под его весом, он приподнялся на локтях и устремил на нес благодарный взгляд.
- Ну как ты?
- Хорошо, — прожурчал ответ. — Это все? Он засмеялся.
- Нет. - Господи, надеюсь, что нет, подумал ом. - Ты готова идти дальше?
-Да!
Больше они не разговаривали. Он хотел довести ее до пика раньше, чем дойдет сам. Это было почти невозможно, потому что он уже балансировал на грани, как альпинист на кромке скалы.
С этой секунды вся его энергия ушла на то, чтобы им обоим было приятно. Антонио не остановился, когда Мария, задыхаясь, отяжелела.
Когда выкрикнула его имя. Когда задрожала в волне экстаза - уже четвертой, кажется?
Только когда ее глаза приоткрылись, и пальцы вцепились в волосы, и она захлебнулась в изнеможении, он нанес последний удар и позволил себе разрядку.
Его охватило пламя. Время исчезло. Взорвалось пространство, сметая барьеры и формы, и он уже не знал, где он, кто он, кем был или кем не был.
Ничего не осталось, кроме этой женщины, лежащей рядом. Восторг. Зной. Вечность. Чувства, которые не имели смысла, но были реальнее всего, что он знал раньше.
И все это время Мария крепко держала его. Держала и не давала упасть. На несколько неоценимых секунд Антонио почувствовал себя бессмертным.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Шли дни, наполненные солнцем, пьянящим счастьем, любовью. Единственное, что могло бы сделать Марию еще более счастливой, - это уверенность, что Антонио навсегда останется в ее постели, в ее жизни.
Но она никогда не принадлежала к людям, считающим, что их чаша полна наполовину. Ей было достаточно того, что он ее хотел и не хотел никого другого. Да, ради него она рассталась с какой-то частью своей мечты. Она больше не была девственницей, но все равно верила, что рано или поздно у нее будет муж и будут дети. А пока она воображала, что Антонио - ее муж. Ей легко было представить себе Микеле собственным ребенком. С этой фантазией она ходила в оливковую рощу, заканчивала работу и училась становиться счастливее с каждым прожитым днем.
Хотя синьора Бонифаче ничего не говорила Марии о ее отсутствии в доме после обеда, который, по заведенному в Италии обычаю, подавался в девять часов, девушка понимала, что Женевра, как умный человек, знает, что она где-то встречается с ее сыном. Она просто не затрагивала эту тему; Мария вела себя так же.
У синьоры участились приступы головной боли во время обеда. Она выходила из-за стола и просила Марию присмотреть за Микеле, хотя в это время мальчик уже спал.
Когда это случилось в третий раз, Антонио отставил бокал вина и воскликнул:
- Мама, но он же спит! Пусть за ним присмотрит Анжела. Мария занята.
- Значит, занята? - буркнула Женевра, вставая. - Подумай о сыне, Антонио! Уважай память его матери!
