— Пойдем, посидим на веранде? Ночь очень теплая.
— Пойдем.
Внутренний голос настойчиво убеждал ее не делать глупостей, но Вероника едва не отмахнулась от него с раздражением, чем, наверное, немало удивила бы Джона.
Ночной сад благоухал, воспоминания о великолепном и сытном ужине приятно кружили голову. И Вероника Картер с изумлением поняла, что чувствует себя в аристократической усадьбе почти как дома. Если честно, то гораздо лучше.
Картеры были хорошими людьми. Честными, работящими, не слишком счастливыми. Бог не дал им детей, потому они и удочерили двух сирот, считая, что вместе им будет веселее. Родителей не выбирают, особенно обитатели сиротского приюта, поэтому и Марго, и Вероника искренне считали, что им в любом случае повезло, однако жизнь в доме Картеров трудно было назвать веселой. Вдобавок выяснилось, что по-настоящему хотел детей только Фил Картер. Его жена так и не сумела стать хорошей матерью, вернее, хорошей матерью для обеих девочек. Она выбрала Марго и во всем ей потакала, баловала, наряжала, покупала сласти, рассказывала всем о необыкновенном уме и живости девочки, а к Веронике относилась… да никак не относилась. Вероника так и прожила до совершеннолетия в тени блестящей, яркой Марго.
Отец — другое дело. Он любил обеих. Как умел. Тихо, незаметно, словно стесняясь выказывать свои чувства. Однако Вероника всегда знала, что за ним она как за каменной стеной.
Быть может, именно воспоминания о Филе Картере, суровом, немногословном человеке, ставшем отцом для нее и Марго, заставили Веронику так сочувственно отнестись к Джону Леконсфилду. Она сразу, почти сразу почувствовала, что в нем горит огонь истинной любви к сыну, и это не могло не расположить ее к нему.
Однако расположение — это одно, а вот секс и флирт — совсем другое. Джон Леконсфилд может быть прекрасным человеком и лучшим в мире отцом, но для девицы Вероники Картер он представляет явную и несомненную опасность, особенно теперь, когда стало ясно, что Джеки вполне может освоиться в своем собственном родном доме.
Джон осторожно взял Веронику за руку, она вздрогнула, готовая выдернуть у него руку, но вместо этого покорно пошла за ним на веранду. Дойдя до столика, за которым они утром завтракали, она вопросительно взглянула на Джона, но он с улыбкой покачал головой и поманил ее дальше.
Как Красная Шапочка, честное слово! Почему она так покорно идет за этим проклятым лордом? Почему никак не может обуздать жар, разгорающийся в ее теле? Почему не может забыть горячие поцелуи на кухне лондонского дома…
Над ними раскинулось огромное звездное небо, ясное и высокое. Где-то очень далеко, на пустошах, тренькала какая-то ночная птичка, в траве стрекотали цикады, а по воздуху плыл упоительный аромат. Лохматый куст маленьких алых роз, к которому привел Веронику Джон, образовывал естественный грот, и в его благоуханной глубине стояли два плетеных стула и маленький столик.
Вероника чувствовала, как кружится голова, как тяжелеют ноги и туманится взгляд. Что за травки положила в ростбиф нянька Нэн, валлийская колдунья? Что за вино подавали за сегодняшним ужином?
Рука Джона небрежно и нежно обвилась вокруг талии Вероники, и это было так хорошо, что она прерывисто вздохнула от счастья.
Они сели рядом, причем Вероника никак не могла сообразить, кто же первый придвинул стул, она или Джон.
Аромат кофе, который неведомо как оказался на столике, привнес дополнительные оттенки чувственности в эту колдовскую ночь. Вероника плыла, плыла на душистых волнах, не понимая, где находится и что делает. Словно во сне, она послушно приоткрыла рот, и Джон, тихо смеясь, вложил туда кусочек шоколада, а потом прильнул к ее губам нежнейшим поцелуем в мире.
Горьковатый шоколад таял на языке, а губы плавились от поцелуя. Вероника застыла, не в силах прекратить сладкую пытку по собственной воле.
— Тебе пора в постель, синеглазая… Знаю, знаю, я сам могу сидеть здесь ночи напролет, но ты устала. С Джеки нелегко. Я тебя провожу.
И он все так же нежно подхватил ее под локоть, повел обратно через сад, только немного другой дорогой, давая возможность насладиться искусством садовницы-болтушки Веры.
Вероника шла за ним, покорная и счастливая, невесть от чего, чувствуя и огромное облегчение оттого, что он не продолжил свой очередной сеанс обольщения, и весьма ощутимое разочарование оттого, что все на сегодня ограничилось этим легким поцелуем.
Где, где они, Вероника Картер?! Где твои мозги? Где твой аналитический… да хоть какой-нибудь ум?!
Ум тут вообще ни при чем, раздраженно подумала Вероника, в очередной раз подавляя желание топнуть ножкой на внутренний голос, чтоб не встревал. Просто дело все в том, что она горит, от кончиков волос до кончиков пальцев, снаружи и изнутри, горит ровным могучим пламенем, имя которому — желание, и будь проклят Джон Леконсфилд с его самоконтролем вместе!
Сейчас они попрощаются у дверей комнаты, и Вероника Картер, как сопливая школьница, потащится в холодный душ в тщетной попытке остудить пылающую голову… и не только.
Все к тому и шло. У самой двери лорд-садист поцеловал ее запястье и прошептал «спокойной ночи» ТАКИМ шепотом, что Вероника чуть не умерла. Она вскинула на него огромные фиолетовые глаза, уверенная, что в темноте они сияют ровным и ярким светом. Иначе и быть не могло.
И видимо, так и было, потому что Джон не спешил уйти. Они стояли и стояли, целую вечность стояли на пороге, не решаясь сказать самых главных и очень простых слов, стыдясь их, не понимая, что именно эти слова и нужно говорить.
А потом Вероника Картер исчезла, на ее месте вдруг возникла совсем иная женщина, свободная, вольная, горячая и смелая, и именно эта женщина обхватила Джона за шею и притянула со стоном к себе.
Их губы сплавились воедино, их тела перетекли одно в другое, их руки стали ветвями одного дерева, а ноги — его корнями, их дыхание было горячим и прерывистым, и тяжесть тела мужчины самым желанным в мире грузом легла на счастливую женщину, исторгнув из ее груди стон восторга и блаженства.
Потом он ласкал ее грудь, торопливо освобождал ее от одежды, и горячие руки исследовали все ее тело, а она не испытывала от этого ни малейшего смущения.
Вероника обожала его! Она жаждала Джона, его силы и ласки, его власти, готовая отдаться и подчиниться.
И тут все кончилось. Вероника пошатнулась, больше не чувствуя рук Джона. Открыла глаза и в недоумении уставилась на него.
Джон спокойно — на первый взгляд — и нежно привел в порядок ее одежду, отвел волосы с глаз… Еще бы метелкой пыль смахнул!
Стыд, смущение и ярость в равных долях охватили Веронику. Мало того, что она сама напросилась на его поцелуи, мало того, что едва не разделась сама посреди коридора, мало того, что блаженно стонала, пока он трогал ее тело в таких местах, о которых она раньше и говорить не решалась! Мало всего этого! Он еще и показал ей, что она совершенно не интересует его как женщина.
