Стоял теплый майский полдень. Келси смотрела в окно. На Манхэттен пришла весна. Деревья в парке зазеленели клейкими листочками, на небе не было ни облачка.
Келси любила весну. Ей нравилось пробуждение природы, возвещающее о начале чего-то нового.
Но в этом году девушка не испытывала удовольствия, глядя в окно.
— Тюльпаны. — Люк вошел в гостиную и протянул ей букет. — Ты, наверное, скучаешь по дому в это время года.
Хорошая жена улыбнулась бы и поблагодарила мужа, но Келси не считала себя настоящей женой.
— Положи цветы на стол. Я поставлю их в вазу позже.
Люк с минуту молча смотрел на нее, стараясь понять, отчего она так злится.
— В чем дело, Келси?
— Уверен, что хочешь знать?
— Давай же, выскажись.
— Я трачу свое время и твои деньги, покупая красные полотенца и ковры. Я думала, что если добавить сюда цвета и уюта, пентхаус станет для тебя домом. Но я ошиблась.
— Я же сейчас здесь.
— За последние три недели ты не ночевал дома тринадцать дней. Ты в офисе до девяти, а в остальное время тебя не оттащишь от телевизора. Это ты называешь «быть дома»?
— Я уезжал по делам. Ты же умная женщина и должна понимать.
— Мы целую вечность не ходили в театр или на концерт. Ты стыдишься меня, да? Поэтому держишь меня здесь, как в клетке. Не хочешь появляться со мной в обществе, так как все знают, что я заманила тебя в ловушку.
— Что за чушь ты несешь?
— На вечеринке я слышала разговор Кларисс и еще нескольких девушек. Они обсуждали, как выгодно я разыграла карты. Я сделала тебя объектом насмешек, Люк.
Он подошел ближе и тряхнул Келси за плечи.
— Все это бред. И тебе об этом известно. Мне давно безразличны подобные толки.
— Но если ты не стыдишься меня, почему мы до сих пор не видели последний хит на Бродвее или новую выставку в «Метрополитен»?
— Не было времени.
— Это не ответ, — бросила Келси, сжав кулачки.
— Я даю тебе столько свободы, сколько возможно, чтобы ты могла общаться с сокурсниками, учиться, рисовать в своей студии.
Келси ощутила укол вины. Почему она злится на Люка, который столько для нее сделал? К черту вину!
— За пару недель ты побывал в Бангкоке, Париже, Стокгольме и Осло. Ты говоришь по мобильному чаще, чем с собственной женой. И ты называешь это «давать свободу»? Это называется «игнорировать».
— Помнишь, как назывался твой список, написанный красным маркером? — разозлился Люк. — «Список свободы», так, кажется. Я отнял ее у тебя, сделав тебе ребенка и женившись. Поэтому я хотел предоставить Келси Гриффин столько личного пространства, сколько могу.
— Я больше тебя не возбуждаю, да? Хотя ты и не спешил заняться со мной любовью после свадьбы. Вот в чем проблема.
— Ты шутишь?
— Если бы! Я ношу одежду для беременных, и теперь я для тебя не сексуальнее бегемотихи.
— Ради бога, Келси, даже когда ты будешь на девятом месяце и не сможешь видеть пальчики на своих ногах, ты все равно останешься самой желанной, самой сексуальной женщиной на свете.
— О… — Келси почувствовала, как на глаза навернулись слезы — правда?
— Только не плачь, я этого не вынесу.
— Но если я такая желанная, почему мы не занимаемся любовью? Ты спал со мной после свадьбы лишь однажды, Люк. Однажды.
— Думаешь, это легко? — Мужчина отвел взгляд. — Я умираю оттого, что не могу прикоснуться к тебе.
— Тогда зачем все это?
— Я теряю голову, когда ты рядом. Это может навредить тебе и ребенку.
— Но в книге о беременности написано, что секс не мешает развитию малыша. Он даже полезен.
— Тот, что между нами? Столь безудержный и горячий? Не думаю.
— Значит, женившись, ты решил соблюдать дистанцию? И даже не поставил меня в известность? Ты не имел права так поступать.
— Хватит, — оборвал Люк. — Пойдем есть. Надень какой-нибудь новый наряд, и я отведу тебя в ресторан.
Келси приблизилась к мужу и, обвив его шею руками, поцеловала в губы. Но Люк оттолкнул ее.
— Не надо, Келси. Прошу тебя.
— Дело не только в свободе и в ребенке. Тут нечто большее. Ты против сближения, Люк, я права? Ты желаешь все держать под контролем. Всегда, каждую минуту. — Она закусила губу. — Когда мы занимаемся любовью, ты теряешь контроль. И ненавидишь меня за это.
— Хорошо. Ты права. Я не желаю близости. Это так ужасно?
— Почему ты вынужден был воровать в детстве, Люк? — поддавшись интуиции, бросила Келси. — Где была в те моменты твоя мать? Что она вообще делала для тебя?
— Черт возьми, это не твое дело! — прогремел Люк.
— Если ты не хочешь, чтобы я сегодня же вышла за эту дверь и никогда больше не вернулась, то лучше тебе рассказать мне все.
Жизнь без Келси?.. Невыносимо!
Шприцы. Люк помнил, сколько их лежало вокруг кровати его матери. Однажды он взял один, и Розмари разозлилась. А потом приходил пьяный мужчина, забирал все деньги из кошелька матери и бросал ей пакетик с белым порошком.
Люку было тогда шесть лет.
И тут его словно прорвало.
— Мне исполнилось восемь, когда мама ушла. Мы жили в заброшенном доме на задворках Бостона. Она уходила и раньше, на три-четыре дня. Я научился рассчитывать только на себя. Наркотики, Келси. Мама была наркоманкой. Каждый раз, приняв очередную дозу, под кайфом она обещала мне, что скоро все изменится. Что она не позволит больше банде Барта издеваться надо мной. Что у нас будут вкусная еда и хороший дом.
— Издеваться над тобой?
— Я не хотел присоединяться к ним. Я не поддерживал ни одну банду. Уже тогда я был одиночкой.
— И твоя мама не защищала тебя?
— Она забывала об обещаниях, как только кончался кайф. В последний раз ее не было пять дней. Я был голоден и украл связку бананов. Меня поймал полицейский, и я оказался в участке. Пару дней спустя мою мать нашли в парке. Она умерла от передозировки.
— О, Люк…
— Приют, побег, суд по делам несовершеннолетних — я прошел это все. На десять месяцев меня отправили в монастырь на общественные работы по решению суда. Там я познакомился с сестрой Эльфридой. — Голос Люка смягчился. — Она была старой и мудрой. И очень помогла мне. Я любил ее.
— Она тоже умерла?
— Семь лет назад.
— Я рада, что ты встретил ее на своем пути.
— Если бы этого не произошло, вряд ли мы стояли бы с тобой здесь и разговаривали.
— Ужасно, что тебе пришлось столько пережить. Ни один ребенок не достоин такой судьбы.
