— Зачем она оставила телефон?
— На всякий случай. Валик не местный, жил здесь у дяди. Ленка его телефон и написала, чтобы вы её могли найти. Они же недолго знакомы были, мало ли что…
Я устало откинулся в кресле, потянулся было к сигаретам, заметив, что дрожат пальцы, передумал.
— И откуда ты все это знаешь?
— Я же вам целый час объясняю! Когда он рассказал про деньги, она взяла у него на билет и уехала. Что она — дура, деньги воровать? Вчера утром прилетела и всё мне рассказала.
— Так она здесь, в Питере?
— Ну а где же ещё, если за дверью стоит?
Я так хотел убедиться, что Ленка, живая и невредимая, если не считать черепаший образ жизни, находится рядом, в десяти шагах, что рванулся, сдвинув стол и опрокинув кресло. Больно ударившись бедром об угол и поймав Лизкин очень заинтересованный взгляд, я взял себя в руки и чинно захромал к входной двери.
Лена сидела на скамейке, загоревшая и посвежевшая, и беззаботно сплевывала шелуху семечек. На ней была широкая юбка ниже коленей и очки, косметика отсутствовала полностью. Увидев меня, Ленка встала и подошла, на ходу меняя выражение лица на вопросительно-виновато-испуганное.
Я втянул ноздрями воздух и с шипением выдохнул. Спокойно!
— Ну и где ты была?
— В Одессе, — тихо ответила она и добавила почти шёпотом: — Отдыхала. С Валиком.
— В Одессе? — переспросил я тоже шёпотом и заорал: — В Одессе! С Валиком! Как кокос Вардаеву! Во все ленинские места!
Лена покраснела. Ее глаза расплывались под стеклами очков. Она зашептапа:
— Нет, мы туда не ходили. Только в кафе и на пляж. А Вардаевой с нами не было. А я…
— Что ты там шепчешь?
— А я хочу у вас работать, ы-ы-ы…
Сзади распахнулась дверь, и выплыл «Стерегущий» в боевой готовности, с угрожающе торчащим главным, но не очень крупным калибром. Мне было плевать и на эсминец, и на «ы-ы-ы». Наше сотрудничество закончилось. Как из «узи». Но в любом случае я страшно рад, что девчонка в порядке.
— А я хочу у вас работать, ы-ы-ы…
А мне у вас работать нравится, ы-ы-ы…
А вы шеф такой хороший… ы-ы-ы…
И добрый, ы-ы-ы…
В кабинете спасительно зазвонил телефон. Я посмотрел на часы. И сорока минут не прошло, о пунктуальнейшая Наталья Васильевна!
— А я привезла печать, ы-ы-ы…
Даже без премий, ы-ы-ы…
И характеристики, ы-ы-ы…
Лизка отошла от двери, обстреливая меня презрением из смотровых щелей, открыла дорогу к телефону.
— А я на море никогда не бывала, ы-ы-ы…
Вот этот куплет я уже где-то недавно слышал.
Отставить, прапорщик! Какая Наталья Васильевна? Это звонит моя Наташка, которая тоже когда-то никогда не бывала на море, и я готов ждать ее звонка хоть пятьдесят минут. И она же не бьется в сетях на другом краю бывшей страны, а здесь, рядом, только протяни руку. И это — заслуга вот этой ниндзи-черепашки, готовой работать без премий, секса, моря, но лишь бы у меня.
— А я привезла сдачу, ы-ы-ы…
А я все деньги отработаю, ы-ы-ы…
По выходным и воскресеньям, ы-ы-ы…
Кажется, эта каторжная песня никогда не кончится.
— Деньги вычту из твоей единой карточки.
Лена подняла голову, своим зареванным личиком с большими глазами за круглыми стеклами очков она действительно напомнила мне добрую черепаху Тортиллу, оплакивающую потерю золотого ключика от потаенной дверки.
Я ещё раз глубоко вздохнул, но без шипения.
— Ну что ж, заходи, маленькая шл-л-л-леди.
Январь—май 1997
