Он криво усмехнулся. Но что же все-таки с ней делать?
Рабыней он ее не сделает — в этом он был уверен, хотя перед Иганом он и разыграл неуверенность. Разве что сделать ее личной рабыней, подумалось ему, потому что по отношению к ней у него возникло чувство собственника…
О чем это спрашивал Иган? Зачем Монро рисковать своей жизнью ради Маккея? Интересный вопрос.
Она женщина. И она могла бы дать жизнь.
Он, Камерон, остался единственным потомком своего отца — она была единственной дочерью своего.
«Нет, — думал он, отгоняя мысль, взбудоражившую его разум и тело, — это невозможно».
«Возможно, — нашептывал ему внутренний голос. — Тем более что ты ее хочешь. Сам знаешь, что хочешь. А так ты смог бы и отомстить… и обладать ею».
Мысль эта постепенно укоренялась в его сознании.
Он и сам не заметил, как вскочил на ноги и, прыгая через две ступеньки, помчался в северную башню.
Одним движением он отодвинул засов и вошел в ее комнату.
Она сидела у огня, обхватив руками колени. На ней была лишь тонкая льняная рубашка, из-под которой выглядывали пальцы босых ног. Его поразило, что она выглядит такой юной и беззащитной.
Она почувствовала его присутствие и, повернув голову, взглянула на него. И не было в ее лице ни настороженности, ни вызова.
Камерон на мгновение замер. Ему показалось, что он заглянул в ее душу. Ее чистота смущала его. Она выглядела такой нежной, такой невинной и такой трогательной. Он забыл даже, что в ее жилах течет кровь Монро.
Разозлившись на себя, он постарался прогнать из головы эту мысль. Он не мог позволить себе проявить мягкость. Или жалеть.
Он подошел к ней совсем близко, пристально глядя сверху вниз на трогательно беззащитную линию шеи, которая открылась взгляду, когда она подняла голову, чтобы посмотреть ему в глаза.
Ее красота поразила его, как удар ниже пояса. Господи ну почему природа наделила такой красотой представительницу рода Монро? Глаза у нее были цвета неба в солнечную погоду — такой чистой голубизны он еще никогда не видывал. Кожа на бледной щечке была шелковистой, губки слегка приоткрыты. Ему вдруг безумно захотелось прижаться губами к соблазнительной ямочке на шее, почувствовать, как бьется ее пульс.
Не говоря ни слова, он протянул к ней руку. Она помедлила, но, очевидно, увидев, как упрямо он выпятил вперед челюсть, вложила в его руку свои пальцы. Камерон поставил ее на ноги. — В этот момент высоко поднялось пламя в камине, как будто специально для того, чтобы он смог лучше рассмотреть ее. Сквозь тонкую ткань рубашки стала отчетливо видна ее изящная миниатюрная фигурка. Камерон перестал бы уважать себя, если бы его пристальный взгляд не задержался на этой соблазнительной картине.
Желание пронзило его тело, словно тысяча кинжалов. Его мужское естество напряглось и затвердело. Больше всего на свете ему хотелось сию же минуту глубоко погрузиться в ее плоть. Черт возьми, он чувствовал себя как кобель, обхаживающий течную суку!
Он презирал себя за такие мысли. Ведь, решившись выкрасть ее из монастыря, он и не предполагал, что его охватит такое неукротимое желание. К этому он не был готов. Но и лгать себе больше не мог и был вынужден признать, что его влечение не подчиняется его воле. И все же… оно-то как раз и будет способствовать достижению его цели.
Едва оказавшись на ногах, она торопливо отняла у него свою руку. Увидев, что она покраснела, он понял, что она заметила направление его взгляда. Может быть, она вспомнила, что он видел ее обнаженной в пастушьей хижине? Он, например, об этом вспомнил!
Взяв стоявший у окна стул с прямой спинкой, он поставил его рядом с ней.
— Сядь! — сказал он.
Она села и сложила руки на коленях. Камерон насторожился и пристально посмотрел на нее. Что это? Неужели она дрожит? Или это ему показалось? Нет, он не ошибся. Она перепугана до смерти. Он, конечно, хочет ее, это правда, но не трясущуюся от страха.
Заметив на столе поднос с нетронутой едой, он нахмурился.
— Почему ты не ела? — спросил он.
— У меня нет аппетита, — ответила она, теребя складку на рубашке.
— Почему? Может быть, тебя беспокоит рана? Она покачала головой.
— Тогда в чем дело?
Она вдруг подняла на него огромные, потемневшие, обиженные глаза. Камерон заглянул в их глубину, и его охватило раскаяние, но он быстро взял себя в руки, опасаясь попасться на ее удочку. А вдруг это уловка с ее стороны? Опустила себе глаза и прикрыла ресницами — поди угадай, о чем она думает?
Он снова нахмурился. Может быть, она думает, что если сыграть роль послушной, скромной леди, то его одолеют угрызения совести и он ее отпустит? Хоть она и собиралась стать монахиней, а пользуется такими же хитрыми уловками, как и любая женщина! Но она ошибается, если надеется, вызвав у мужчины угрызения совести, заставить его плясать под свою дудку! Есть гораздо более приятные способы — для них обоих! — заставить мужчину выполнить просьбы женщины.
— Скажи мне, Мередит, о чем ты думала, когда я вошел в комнату? Нет, лучше я попробую угадать. Ты замышляла побег?
Она вскинула голову.
— Нет!
— В таком случае скажи, о чем ты думала? — повторил он, взяв ее за плечи.
— Если хочешь знать, я думала о твоих братьях. И о твоем отце…
— О моих братьях? О моем отце? Ты, наверное, проклинала их и молилась, чтобы они горели в вечном огне?
Заметив, как вспыхнули у нее глаза, он понял, что рассердил ее.
— Да, я действительно молилась за них. Но таких мучений, какие выпали на их долю, я бы никому не пожелала.
— Даже мне? — спросил он, напряженно усмехнувшись.
Их взгляды встретились, и она первая отвела глаза.
— Да, — ответила она. — Даже тебе.
Камерон почувствовал, как ее неожиданно вспыхнувший гнев так же неожиданно погас.
Она низко склонила голову, потом подняла на него умоляющий взгляд.
— Я глубоко сожалею о твоей утрате, — тихо сказала она. — Трудно представить себе боль утраты сразу стольких дорогих твоему сердцу людей! Если бы я только могла что-нибудь сделать…
Камерон притих.
— Чем, по-твоему, могла бы ты компенсировать утрату моих братьев и моего отца?
Она долго молчала. Было видно, что она лихорадочно обдумывает его вопрос. Потом, тряхнув головой, сказала:
— Будь я богатой женщиной, я с радостью отдала бы тебе все, что имею…
— Нет, мне не нужны твои деньги, даже если бы они у тебя были.
— Тогда я стала бы на тебя работать…
— В твоем труде я тоже не нуждаюсь. У нее печально поникли плечи.
— Больше у меня ничего нет. — Она судорожно вздохнула. — Можешь убить меня прямо сейчас…
