Мне приходилось открывать эту последнюю дверь, с умным видом закрывать ее за собой и, постояв минуту в пустой комнате, с тем же деловым видом возвращаться обратно.
Почему-то я стеснялась своей привязанности к Сашке. Мне казалось, меня могут не так понять. Точнее, понять совсем не так и не на шутку удивиться интересу княжны к какому-то крепостному!
Потому когда в очередной раз я вышла из пустой комнаты и никого у Сашкиной двери не застала, то быстренько вошла.
Надо сказать, я отчего-то думала, побои, которые нанесли ему сподвижники Осипа, пришлись в основном на закрытые платьем части тела. Но у него был подбит глаз и сильно опухла скула. Кроме того, очевидно, его еще и ударили по голове, потому что клок волос был испачкан запекшейся кровью.
Когда мы сидели в погребе, я думала, что Сашке повезло: он остался снаружи и может в крайнем случае спрятаться и избежать встречи с Осипом и его людьми. А оказалось, он пострадал больше всех нас.
– Говорят, ты пытался поднять бунт среди крестьян против Осипа? – спросила я нарочито строго.
– Пытался, – признался он. – Но мне не дали развернуться. Я им такого наплел, не поверите. Этим, ватажникам. Сказал, что назавтра – выходит, уже сегодня – знакомый вашего батюшки, генерал, обещал прислать взвод солдат. Значит, для помощи в имении. И грозился, что от них мокрого места не останется, если они поднимут руку на императорских слуг... Ну, много еще чего.
Сашка гордо улыбнулся, но потом скривился. Наверное, пошевелившись, растревожил и боль.
– Тебя хоть покормили?
– Сама повариха лично принесла, – самодовольно отозвался он. – Герой, говорит.
Ну как можно сердиться на такого олуха! Его избили так, что двигаться не может, лежит в постели при своем-то непоседливом нраве, и вот, извольте видеть, лишь оттого, что повариха лично принесла ему обед, он весь сияет от самодовольства!
Но, подумав так, я нахмурилась: это что же выходит, моя сестра по отцу кокетничает с обычным крепостным! Забыв на миг, что она – сама крепостная, я чуть было не дала волю гневу. Хорошо, что человек любую мысль может вначале продумывать, а потом уже проговаривать. Если, конечно, он не настолько экспансивен, чтобы говорить одновременно с тем, что думает.
Из-за своего неожиданного раздражения я быстренько распростилась с Сашкой, наказав ему:
– Ты быстрее выздоравливай, тут столько дел, я одна еле поспеваю.
Нарочно сказав – «одна», я уповала на то, что не только Сашкина непоседливость, но и его чувство долга быстро поднимут его с кровати.
Но уже в дверях я остановилась из-за мысли, неожиданно пришедшей мне в голову.
– Сашка, а Хелен приходила тебя проведывать?
Просто я подумала, что моя горничная сегодня постоянно исчезала с моих глаз, и, если бы не моя занятость, мне пришлось бы искать ее по всему дому.
– Приходила, – сказал мой слуга и замешкался.
– Ты чего это? – насторожилась я. – Хочешь скрыть что-то от своей хозяйки? Она тебя о чем-то спрашивала?
– Спрашивала, – кивнул Сашка, – я еще удивился, что она такие вопросы задает. Сколько у барышни земли, что здесь выращивают, кому принадлежит лес... А потом стала расспрашивать, богатые ли Болловские, во что вкладывали деньги, где драгоценности княгини... Я сказал, что ничего не знаю.
Сашка виновато замолчал, заметив, как я нахмурилась. Кого я привезла в свой дом? Зачем мне здесь эта англичанка? Если еще раз узнаю, что она ведет с кем-то из слуг подобные разговоры, усажу в повозку и отправлю в Москву. Пусть убирается в свою Англию!
Лес ее, видите ли, интересует! Уж не собиралась ли она его у меня купить?
Надо сказать, что и в самом деле примыкавший к имению лес – что-то около 6 десятин[5]– тоже принадлежал семье Болловских, то есть теперь мне.
Мы уже подумывали с Амвросием о том, что если не найдутся деньги, которые должен был отправить нам Фридрих Иванович, то придется продавать лес, чтобы продержаться до той поры, пока с помощью нового управляющего имение опять не начнет приносить доход.
Все понятно, но какое дело до этого моей горничной? Надо будет выбрать время и поговорить с Зиминым. Может, он ничего подозрительного в таком интересе не увидит?
Я ушла и постаралась на время выбросить из головы мысли о странной англичанке – похоже, так или иначе странны все мои гости – и решила разыскать вначале Исидора. Он как раз командовал слугами, переносившими в комнаты для гостей очередную мебель.
– Проводи-ка меня, милейший, на конюшню. Хочу посмотреть, что у нас с лошадьми.
Он согласно кивнул и крикнул одному из слуг, тащивших в комнату огромный диван:
– Лука! Иди в ту комнату, где господин Кирилл с оружием возится. Помоги Миколе прибить большой портрет старого князя...
– Какой такой портрет? – возмутилась я. – Кто это ему разрешил?!
И, забыв о конюшне, я помчалась в нашу новую оружейную комнату. Неужели портрет отца, всегда висевший в холле, он приказал снять и перевесить его туда, куда ему захотелось?
Оказалось, тревоги мои были напрасны. Кирилл вытащил откуда-то портрет моего прадедушки, где старик был изображен лихим воякой, хотя еще бабушка давным-давно, когда была жива, говорила, что ее отец нигде не воевал. Прадедушка очень этим огорчался и приказал писать себя на портрете не только при всех регалиях, каковые заработал на верной службе государю и отечеству в некоем сугубо штатском ведомстве, но еще и обвешанным оружием с ног до головы, словно какой-нибудь башибузук.
Однако здесь же я застала поручика Зимина, по виду весьма недовольного тем, что он увидел. Иными словами, оружейной комнатой. Сама бы я такую не стала устраивать, но если Кириллу захотелось, то я не стала ему в том препятствовать. А вот чем был недоволен поручик?
На всякий случай я отвела его в сторону.
– Понимаю, чем объясняется ваш хмурый вид, – сказала я. – Эти вещи из обозов, видимо, надлежало сдать в казну. Но Кирилл говорит, что здесь далеко не все – раритеты, и, возможно, кое-что из них принадлежало нашему роду.
Последнее я, откровенно говоря, прибавила, но чем больше я смотрела на стены, которые методично увешивались оружием, тем труднее мне было примириться с тем, что это все придется отдавать. Вот, оказывается, как можно выявить скупого человека. Дать ему задаром что-нибудь красивое и ценное, а потом попытаться отобрать.
– Я вовсе не это имел в виду, – все еще хмурясь, проговорил Зимин, – но мне бы не хотелось знать, что в доме, в котором безо всякой охраны живет такая юная особа, как вы, столько холодного оружия, развешанного, словно для приглашения: бери и пользуйся! Особенно учитывая близость этого мерзавца Осипа, который не убоялся наказания и едва не присвоил себе это имение, рассчитывая, видимо, что справиться с вами ему ничего не стоит. Кто даст зарок, что он, подождав где-нибудь в лесу денек-другой и не дождавшись военных, которых так находчиво выдумал ваш слуга, не заявится обратно? Он ведь уже привык жить здесь и пользоваться всем, что ему не принадлежит.
