Рассказывая о своей жизни в Италии, профессор чувствовал себя неопытным подростком: все эти годы, отданные работе, он провел в стенах разных библиотек, преподавал в университете, читал лекции, иногда публиковал научные статьи и книги — ну, словом, рассказывать-то было особенно и не о чем.
— Странно, что вы никогда не были женаты, — сказала женщина.
— Да, — согласился профессор, — пожалуй, это немного странно.
Они вновь вернулись к разговору о прошлом. Профессора не удивляло, что о современной истории Китая он знает гораздо больше, чем его собеседница, поскольку на Западе у него была возможность читать материалы, которые оставались недоступны людям, живущим в самом Китае. Однако на эти темы они говорили шепотом, хотя рядом никого не было. От бесед со своей новой знакомой профессор получал гораздо больше удовольствия, чем от разговоров с учеными мужами, у которых были строгие консервативные взгляды, окаменевшие, точно древние ископаемые, а также горы научных трудов и высокая репутация, — и то и другое нуждалось в защите, и академики упрямо цеплялись за собственные воззрения, словно это была последняя капля воды в безжизненной пустыне. Профессор знал, что и сам иногда грешил подобным консерватизмом. Май было абсолютно несвойственно с ходу отвергать теории, которые не согласуются с ее взглядами, — напротив, она с легкостью допускала самые невероятные варианты развития исторического сюжета, что зачастую оказывалось вполне оправданным и приводило к довольно интересным выводам, и не считала зазорным отказаться от своего первоначального мнения; иногда, начиная что-то доказывать, она на полуслове замолкала и, подумав, соглашалась с оппонентом.
Они начали встречаться в музеях и картинных галереях. Однажды Май пришла вместе с дочкой. Поначалу девочка боялась пожилого господина и робко пряталась за спину матери. Но после третьей или четвертой встречи решила, что он ей нравится. Господин брал Мэй на руки и подносил к витринам, чтобы она могла получше рассмотреть экспонаты. Девочке это казалось очень забавным. Она цеплялась за его шею и хохотала в полный голос, ее смех гулко разносился по залам музея.
Как-то, посетив выставку керамики начала девятнадцатого века, они, не сговариваясь, решили, что в следующий раз встретятся не в музее, не в библиотеке и не возле какого-нибудь памятника, имеющего огромное историческое и культурное значение, а в парке, где Мэй сможет смеяться, бегать и шуметь в свое удовольствие и где они смогут покупать ей всевозможные сладости, какие только найдутся на лотках у торговцев, а потом возьмут напрокат лодку и поедут кататься по озеру.
Пару дней спустя, когда они ели лапшу в каком-то дешевом кафе, профессор и Май взглянули друг на друга и расхохотались: наверняка, со стороны они выглядят очень странно — седовласый профессор из далекой страны и молодая вдова. Когда они перестали смеяться и снова взглянули друг на друга, то оба почувствовали себя подростками, которые смущены и взволнованы своим первым, робким и неумелым, поцелуем. Никто из них не знал, что сказать и как вести себя дальше.
Родственники профессора ожидали увидеть юную красавицу — холодную, властную и неприступную, но были приятно удивлены, встретив дружелюбную молодую женщину, которая выглядела вполне обычно, одевалась неброско и носила короткую, почти мужскую стрижку. Особенно их поразило, с какой быстротой и легкостью она освоила язык, вскоре она уже довольно свободно говорила по-итальянски. Ее четырехлетняя дочка была спокойным и милым ребенком. Родственники по-прежнему в недоумении пожимали плечами: и о чем он только думает — жениться, в его-то возрасте, да еще первый раз в жизни! Однако, посплетничав и не найдя ничего такого, что могло бы стать достойным поводом для нелюбви к его жене и падчерице, родственники перестали волноваться за профессора. «В конце концов, это не наше дело, — говорили они друг другу по телефону. — Мы просто должны оставить его в покое».
Профессор продолжал заниматься своими исследованиями, писать научные статьи и читать лекции студентам, предоставив жене полную свободу: она готовила, ходила по магазинам, играла с дочерью, изучала итальянский и читала книги из обширной библиотеки профессора, занимавшей все стены его кабинета. По выходным они все вместе гуляли по городу, ходили в музеи, устраивали пикники в парке или садились в машину и ехали на побережье загорать и купаться в море. Профессор всей душой полюбил малышку Мэй. Ему нравилось смотреть, как ребенок играет, сидя на ковре в гостиной, перед сном он с удовольствием читал девочке сказки, но, оказываясь в ситуации, когда нужно было просто поговорить с ребенком, профессор терялся. Он понятия не имел, как надо общаться с детьми, и не знал, о чем они любят говорить. Если девочка начинала рассказывать профессору о каких-то вещах, которые казались ему само собой разумеющимися, он приходил в замешательство. Пожилой человек не мог понять, почему она считает необходимым сообщать ему, что строит башню из кубиков или что сегодня мама одела ее в красную футболку, если он и сам прекрасно видит, чем она занимается и во что одета. Повседневные заботы о Мэй полностью лежали на его жене. Это она мыла, причесывала и кормила девочку, вытирала перепачканное кашей личико ребенка. Профессор не мог смотреть, как Мэй ест. Желтоватые подтеки супа на подбородке и вокруг рта девочки казались ему похожими на рвоту, он сразу терял аппетит и не мог проглотить ни куска. Профессор утыкался в свою тарелку или прикрывался газетой, лишь бы не видеть сидящего напротив ребенка. Если Мэй начинала капризничать, профессор тут же поднимался и выходил из комнаты, предоставляя жене возможность воспитывать дочку по собственному усмотрению. В присутствии девочки они с мужем говорили только по-итальянски, лишь вечером, когда Мэй уже спала, переходили на китайский язык. Они вместе работали над статьями для различных научных журналов, одна из которых была посвящена теме политических аллюзий в поэзии Као Као, Као Пэй и Као Цзи. Два раза в неделю Май посещала курсы итальянского языка. В ее отсутствие за девочкой присматривала Мария — одинокая пожилая женщина, жившая в доме напротив. Ее собственные дети давно выросли, и она с удовольствием приходила посидеть с малышкой. Встречая профессора, Мария с неизменным восторгом говорила о том, какой ангел его падчерица — хорошо воспитанный, милый и ласковый ребенок.
Май быстро привыкла к своей новой жизни в Италии: язык давался ей легко, местную кухню она тоже освоила без особого труда, и к тому же Май всегда была столь любезна с соседями и так щедро рассыпала комплименты по поводу их славных детишек, что вскоре людям стало казаться, будто они давным-давно знают эту вежливую молодую женщину. Поэтому все соседи искренне переживали, когда на их улице случилось несчастье: у грузовика на полном ходу лопнула шина, и водитель, не справившись с управлением, въехал на тротуар и припечатал к стене дома жену профессора, которая направлялась на урок итальянского языка.
Профессор оставил университет и никогда больше не возвращался к научной работе. В возрасте шестидесяти восьми лет он оказался единственным родителем шестилетней девочки. Профессор совершенно растерялся и не знал, что делать. Он договорился с Марией, что та будет приходить рано утром, готовить завтрак и собирать Мэй в школу, а вечером кормить ее ужином, купать и укладывать спать. Он обложился книгами по педагогике, честно пытаясь разобраться в противоречивых советах, которые давали авторы этих бесценных трудов. Он жил в постоянной тревоге и волнении.
