– Если можешь, приезжай к моему офису на Новинском, проводишь меня в аэропорт. Я – на пару дней в Лондон, – сказал ей Олег.
Они ехали и целовались с Олегом на заднем сиденье все того же Mercedes GL-500, отгородившись от Мишки автоматически поднимающимся, тонированно-непроницаемым стеклом-ограждением.
Ирка сделала ему все, что он захотел, и Олег, благодарный и удовлетворенный, задремал на Иркиных коленях. Ей тоже было хорошо. И не думалось ни о чем. В динамиках негромко стереофонировал ее голос. Она очень любила этот полузабытый дельвиговский романс:
...Зачем вы начертались так
На памяти моей,
Единой молодости знак,
Вы песни прошлых дней!
Не нарушайте ж, я молю,
Вы сна души моей.
И слова страшного: люблю
Не повторяйте ей!
Олег вздрогнул и проснулся. Сел. Растер лицо ладонями, будто снял с него паутину. Закурил.
– Ты знаешь, мне сейчас приснился сон. Чушь какая-то!..
– Расскажи, – нежно попросила Ирка.
– Да чушь просто, и все. Представляешь, будто во дворе офиса стоит здоровенный-здоровенный бинокль. Этажа в три. Не меньше. К нему лестница-стремянка приставлена. И я, значит, голый почему-то, по этой лестнице поднималось наверх и там – бултых! – в бинокль. Гребусь, гребусь к выходному стеклу, а оно вдруг, вот так вот, как эта перегородка, встает передо мной, и на ней перекрестие, как на оптическом прицеле у снайперского карабина...
– А дальше? – спросила Ирка.
– Все. Немного не по себе стало.
Мишка постучал в перегородку, и Олег, нажав кнопку, опустил ее.
– Подъезжаем.
– Вижу, – сказал Олег. – Ты сейчас минут пять посиди, покури. Мы с Мишкой сбегаем по делам и потом попрощаемся.
– А как твой самолет называется?
– Embraer Legacy. Зачем тебе это?
– Так, для понта, – улыбнулась Ирка.
Олег поцеловал ее и вылез из машины. Ирка тут же набрала цифры моего мобильного и, сообщив все, что увидела в аэропорту, вышла из машины.
Летное поле накрыл снег. Низкое, серое от облаков небо пронизывал блеклый, как бы подводный, свет. Самолеты стояли в пространстве холодными льдистыми птицами.
Ирка подошла к ярко раскрашенному шлагбауму, сняла с него пальцами чистый снег и сунула себе в рот. Она улыбнулась охраннику и увидела идущих к машине Олега с Мишкой. Охранник заставил подняться шлагбаум, и Мишка подъехал к небольшому зданию аэропорта. Из машины вышли все: сначала Мишка, потом Олег, прикрытый Мишкой, потом Ирка.
– Значит так, милая, – сказал Олег. – Ни за что не волнуйся. О твоей маме и Сонечке я уже подумал. Возможен скорый переезд. Еще обсудим. Подругам привет. И чуть что – вот по этому номеру. Это Мишкин. Он – твой бронежилет. – Олег обнял Ирку, поцеловал ее губы, сплетя свой язык с ее. Левой рукой он просунул в левый карман Иркиного бомбера пухлый конверт. – Спасибо тебе. – И пошел, не оглядываясь, к входной двери.
За всем этим наблюдала в многократно уменьшающий расстояние бинокль Ярослава.
Глава 32
– Хотите кофе? – спросила Петелина Мишку, когда он, проводив Олега, вернулся в Подушкино.
– С сахаром. Четыре куска. Как всегда.
– Так сладко? Не вредно ли? – Ярослава дружески улыбнулась.
– Все алкаши, бросившие пить, любят сладкое.
– Вот как?! А вы...?
– После Чечни. От ненужности. Вошел в такое пике... законченный синигал.
– Что это? – По-писательски насторожилась на незнакомое слово Ярослава.
– Синюга. От самоварной крутки не то что посинеешь...
– Страшно... – сочувствующе произнесла Петелина.
Мишка отпил кофе и поставил чашечку на стол. Поднял на Ярославу голубые холодноватые глаза. Она почувствовала их проникающую силу. И повела, как от озноба, плечами под очень свободной шелковистой рубахой-блузкой.
– Это самое страшное... – сказал Мишка, раскуривая сигарету. – Когда ты есть, а тебя не надо.
Ярослава, подобрав под себя ноги, уютно устроилась в кресле. Она не хотела спешить с тестовыми вопросами, но почему-то спросила:
– Как съездили во Внуково? С вами кто-нибудь еще был?
– Нормально. А с хозяином была Строгова.
– Ирина Михайловна?
– Она самая, – простодушно, как будто о чем-то ничего не значащем, подтвердил Мишка.
– И что? Подробности.
– Говорили они всю дорогу. Она ему по морде дала, – сливал дезу Мишка, выдерживая при этом внешнюю беспристрастность.
– Пощечину?
– Ага... Со всего маху.
– Это за что же?
– Хозяин сказал ей, что она ему надоела со всякими своими проблемами. У него и так ни на что времени не хватает.
– Так и сказал?
– А как еще по-другому?
– И тем не менее он ее наверняка на прощание поцеловал?
– Ну это как водится. Хозяин же человек культурный.
– И ты думаешь, это окончательно?
– Окончательней не бывает. Он ей отступные в конверте сунул, я видел.
Ярослава это видела и сама. Она прикрыла глаза и подумала, надо было бы Мишке дать диктофон.
– Может, я пойду? – Услышала она голос телохранителя.
– Куда-нибудь спешите?
– Ну... не то чтобы очень... А что?
Ярослава улыбнулась:
– Ты не помнишь, конечно... Но раньше в электричках такие открытки-самоделки продавали. На одной мне запомнилось... «зажгутся вечером огни, и будем снова мы одни».
– Не помню. Ну что? Я свободен? – как бы не услышав намека, давил на простоту Мишка. Он опять заметил в глазах Ярославы призывный блеск.
– Конечно, конечно. Кстати, ты, кажется, все еще холостяк?
– Причем, как говорится, закоренелый бакалавр.
– Это еще что такое? – рассмеялась Ярослава.
– Как что? – очень серьезно сказал Мишка. – Бакалавр по-английски – холостяк.
– Спасибо за урок. Идите, Миша. До завтра.
Когда он вышел, Ярослава допила кофе, ткнула пальцем в проигрыватель и снова с ногами, как можно уютнее, устроилась на теплой коже глубокого мягкого кресла. В камине игрался желтыми языками огонь. Боковые, старинного литья кенкеты рассеивали исходящий из холла свет. Тяжелые гардины закрыли и приглушили собой все, что творилось сейчас там, за бронированными стеклами окон.
А потом косо полетел снег. В соснах, елях и тополях с точильным подсветом запутывался ветер. Мишка неспешно рулил по размокшей, неверной от слякотной каши дороге и думал, все ли он так впарил Петелиной и так ли ушел от ее зазыва. Он знал о ее аппетите. Олег не хотел ее. Он сам об этом как-то сказал ему: «Надоела, как Верещагину черная икра», намекая на классного таможенника из «Белого солнца пустыни».
