Анжела вскочила на ноги.
— Дорогая, ты не должна вставать с постели. Я собиралась принести тебе чая.
Энн опустилась на, кушетку.
— Мне надоело быть в моей комнате. Она нагоняет на меня тоску.
— Это пройдет, когда тебе станет лучше.
— Да. — Энн взглянула на отца. — Как идут репетиции?
— Разве Пол тебе не рассказывал?
— Он не знает, что я здесь. Я отправила ему записку, где написала, что побуду у своих друзей, пока мне не станет лучше.
— Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше, чем выглядишь.
— Мне все равно, как я выгляжу, — равнодушно ответила она и замолчала, когда отец, поднявшись на ноги и двинувшись вперед, сгорбился, вытянул лицо и стал выглядеть усталым и понурым: одним словом — портрет неудачника.
— Знаешь, неважно, как ты выглядишь. Важно то, что у тебя на душе. Ты сказала, что не любишь меня, потому что меня зовут Фрэнк.
— Я буду ненавидеть тебя, как бы тебя ни звали!
С какой яркостью вспыхнули эти слова в ее памяти. Энн знала каждый жест, каждую улыбку, каждый поворот головы. Ее голос стал тише, зазвучал страстно.
— Ах, Фрэнк! Как ты мог врать мне? Я никому на свете не верила, пока не повстречалась с тобой…
В тишине часы пробили четыре, сноп искр рассыпался в камине. Лори отступил назад и оглядел свою дочь.
— Я вижу, ты знаешь ее наизусть. Мне бы хотелось, чтобы ты пошла со мной и посмотрела на репетицию. Последняя сцена не очень идет.
Сердце Энн подпрыгнуло.
— Из-за Сирины?
— Да. Я больше ничего не скажу, пока сама не посмотришь.
— Я поеду с тобой в понедельник.
В десять утра в понедельник она шла по затемненному залу Маррис-театра. Все актеры собрались на сцене. Сирина и Лори стояли в центре, слушая Эдмунда Рииса. В свете прожекторов актриса выглядела потрясающее красивой, длинные рыжие волосы блестели при каждом движении головы, миниатюрную фигурку подчеркивал черный задник.
В конце партера Энн увидела Пола. Она осторожно пробралась по ряду и села рядом с ним. Он повернулся, и даже в полумраке она увидела, как он бледен и напряжен.
— Как вы? — прошептал он.
— Спасибо, лучше.
— Снова пройдем последнюю сцену, — крикнул Эдмунд Риис. — Со слов Сирины «Мечты — это все, что у меня есть…». Я не буду вас прерывать, пока вы не закончите.
Сирина стала в центре сцены. Мэри-Джейн жила теперь в Кинг-Кроссе: ее выгнали с работы из-за вранья, и теперь она, перебиваясь на свои маленькие сбережения, искала работу. Она узнала, что Фрэнк по какому-то совпадению тоже живет в этом пансионе, и с горечью делилась с хозяйкой историей его любви.
«…Так что видите, я не могу тут оставаться, зная, что он рядом, на другом этаже.
— Не знаю, почему не можете, — зазвучал со сцены простонародный говор. — Вы тоже много понаврали. По тому, что вы рассказали, вам вроде было вместе очень хорошо».
Но никакие доводы не могли заставить Мэри-Джейн изменить решение. С чемоданом в руке она прошла через холл, помедлив лишь какое-то мгновение у двери Фрэнка. Когда она оказалась у входной двери, та внезапно открылась, и вошел понурый Фрэнк. При виде любимой девушки он заколебался, но когда они поравнялись, то не сказали друг другу ни слова. И Мэри-Джейн, не оглянувшись, ушла.
Эдмунд влез на сцену и поглядел в сторону Пола.
— Что ты об этом думаешь?
Пол стал перед оркестровой ямой напротив режиссера.
— Не знаю, черт меня побери. А как ты считаешь?
— В этой последней сцене есть что-то такое, что корежит всю пьесу. Может быть, ты сможешь ее как-то переписать?..
— Я больше не трону ни единого слова!
— А ты что думаешь, Лори?
— Я вполне удовлетворен своей ролью.
— Я тоже, — сказала Сирина. — Эдмунд волнуется напрасно.
— Хотел бы я с этим согласиться. — Пол задумчиво пнул барьер ногой. — К несчастью, здесь действительно что-то не так, но что именно, от меня ускользает.
Эдмунд схватил Пола за руку.
— Начнем со второго акта… Обращение Сирины к Фрэнку.
Энн увидела, как актриса вся напряглась, и почувствовала внезапную напряженность всех остальных актеров. Это были те самые строки, которые она слышала, когда Сирина записывалась на магнитофон. Раздражение, которое она испытала тогда, ничуть не уменьшилось, когда она услышала их во второй раз.
«Нет, нет! — шептала она про себя. — Не то! Неправильно! Не так это надо говорить!»
— Стоп! — закричал Эдмунд. — Сколько раз я говорил тебе не превращать эти слова в анекдот?
Сирина выпрямилась.
— Я не знала, что превращаю их в анекдот!
— Конечно, превращаешь! Разве ты себя не слышишь? В этих строках пафос, а не юмор. Начни сначала.
Сирина начала сначала, но когда дошла до этих слов, запнулась, остановилась и, наконец, замолчала совсем.
— Ну вот, теперь ты меня совсем сбил, — слезливо проговорила она. — Мы сегодня ее повторяли восемь раз, и только бог знает, сколько раз на прошлой неделе.
Она подошла к рампе и посмотрела в зал:
— Пол, неужели нельзя оставить так, как есть?
— Не спрашивай меня, — крикнул в ответ Пол, — пьесу ставит Эдмунд.
— Но ты ее написал.
Вперед вышел Лори.
— А мы ее играем. Будь хорошей девочкой и попробуй еще раз.
Снова они играли эту сцену, и Энн наблюдала, как отец пытается подыграть Сирине. И все равно, это было мучение, а не игра. Когда сцена подошла к концу, Энн поняла, что имел в виду отец, когда говорил, что, хотя Сирина достаточно опытная актриса, для этой роли ей не хватает глубины.
— На утро все. — Эдмунд влез на сцену и снял с головы берет. — После обеда мы начнем со старой леди и шофера.
— Давно пора, — протянул сзади музыкальный голос. — Я уже думал, что до меня никогда не дойдет.
Энн с удивлением узнала идущего через сцену актера.
— Десмонд Барклэй! — прошептала она. — Ради всего святого, что он здесь делает?
Пол обернулся к ней.
— Вы его знаете?
— Я жила в Боксфорде, а он работал там в труппе. — Она поднялась. — Если у вас перерыв на ланч, я тоже пойду поем.
— Куда спешить? — саркастически произнес он. — Пойдемте, познакомимся с труппой. Или вам не хочется, чтобы мистер Лэнгем присутствовал при вашей встрече с мистером Барклэем?
Энн раздраженно поглядела на него.
— Вам нравится делать на мой счет ложные догадки, да?
