Широко улыбнувшись, Танасе дочитал записку Мунтяну, и тщательно порвал ее. Если бы бумажка была не такой грязной, Константин, в соответствии с им же разработанной инструкцией, непременно съел бумажку… Инструкциями своими он очень гордился, и считал, что таких хороших, как в СИБе, больше нет ни в одной спецслужбе мира. Подчиненные поначалу ворчали, но потом привыкли к тому, что секретные документы необходимо съедать. Некоторые даже вошли во вкус: в отделе шифровальщиков, вспомнил Константин, был оригинал, который утверждал, что тонкая папиросная бумага отдает рисом, и очень вкусна, если ее слегка присыпать паприкой. Сам Танасе предпочитал черный, грубо молотый перец
Встав из-за стола, Константин прошелся в угол кабинета, где за подзорной трубой был спрятан портрет президента России, Путина. Танасе преклонялся перед судьбой этого человека, и втайне надеялся, что рано или поздно повторит его путь.
– Чем черт не шутит? – спрашивал он себя. – Вдруг и я когда-нибудь стану президентом?
И понимал: станет. Кто, как не он, – человек, который вот – вот схватит опаснейшего террориста мира, – достоин крепко взять в свои мужественные руки руль тонущего корабля по названию Молдавия? Но это потом. А сейчас надо заняться делами.
Константин смахнул пыль с портрета, и спрятал его за трубу. Потом подумал, и решил перепрятать. Очень долго директор СИБ метался по своему кабинету, прижимая фотографию Путина к груди, пока его не осенило. Потолок! Конечно же, потолок. Константин залез на стул, и, достав из ящика маленький медицинский молоточек и тонкие гвоздики (обычно он пользовался этим во время допросов), приколотил портрет президента России к потолку. Получалось, что Путин смотрит на весь кабинет Танасе сверху.
– Это добрый знак, – прошептал Танасе, – что меня посетила такая хорошая идея.
Подмигнув коллеге, Танасе включил диктофон. Настало время ознакомиться со следующей прослушкой лейтенанта Петреску. На этот раз записывающее устройство установили у Сергея в кабинете, поэтому Танасе мог не опасаться, что запишут и Наталью. Привычно поморщившись, Константин прослушал песню группы «Гостья из будущего». Началась запись прослушки.
– Послушайте, Балан, вы же интеллигентный человек, – укоризненно говорил собеседнику Петреску.
Голос у лейтенанта был уставший, с удовлетворением отметил Танасе.
– А что я могу поделать? – хрипло забубнил человек, с которым беседовал лейтенант, и Константин узнал голос журналиста Дана, – Это не люди, а животные. В туалете они курят, на кухне, простите, гадят.
– Но это же не повод бить людей до потери пульса, – мягко увещевал Петреску.
– А что, – встревожился Балан, – у него пульс действительно пропал? Меня посадят в тюрьму?
– Нет, – заверил его Петреску, – на этот раз не посадят. Я считаю, что лучшая мера борьбы с преступлениями, это их профилактика. Но вам необходимо что-то менять в своей жизни. Вы слишком много пьете, у вас сдают нервы. Чего уж там, ни к черту у вас нервы.
– Это верно, – горько согласился Балан. – Кстати, лейтенант, моя соседка, ну, та, что балерина, еще раз просила передать вам огромную благодарность.
– А, ерунда, – отмахнулся Петреску, – вернемся к вам. Поймите, в этом районе вам не место. Здесь живут люмпены. Асоциальные личности. Еще немного, и вы станете таким же.
– Лейтенант, а позвольте спросить вас, что вы делаете в этом районе? Молодой, способный полицейский, из обеспеченной, насколько я знаю, семьи…
– Я знаю, что вы мне не поверите, как и никто не верит, но – я верю, что принесу здесь пользу.
– Ну, почему же не верить? По кайней мере, мне вы уже помогли, колонку вернули…
– Давеча в вашем доме отключали воду, – вспомнил Петреску.
– Да. А что?
– Я бы вас убедительно просил, – слова давались Петреску с трудом, слышно было, что он стесняется, – не выбрасывать отходы жизнедеятельности в целлофановых кульках из окна.
Наступила пауза. Танасе, согнувшись пополам, хлопал себя по ляжкам, и плакал от смеха.
– Простите, – неловко вымолвил Балан. – Я так понимаю, убеждать вас, что я, в отличие от остальных обитателей дома, так не поступаю, бессмысленно?
– Это вы меня простите. Конечно, бессмысленно. Просто кулек с теми самыми отходами вылетал из вашего окна как раз на крышу нашего служебного автомобиля.
– В человеке уживается высокое и низкое, лейтенант. Можно выбрасывать из окна дерьмо в пакете на улицу, и быть при этом святым, почти ангелом.
– Сомневаюсь, – сухо ответил прагматичный Петреску. – Весьма сильно.
На пленке послышался шорох. Балан встает на стул, догадался Танасе.
– Что это вы на стул взгромоздились? – подтвердил догадку Танасе лейтенант.
– Слушайте. Умоляю вас, слушайте меня, лейтенант, – с надрывом попросил Балан, и, шумно сопя, начал декламировать:
Я был счастлив с вами один
Только раз
Кажется
В Болгарии. Город Балчик,
Где чайки рыбу рвут
Кривыми когтями
На балках
Вспотевших от южной
Страсти
Где горы слоятся
Как сыр,
Обжигает ракия
Я был с вами счастлив
Один только раз
Кажется
Я был молод и вы
Не стары
На набережной
От любви посеревшей,
Толпились разбитые корабли
Я был ваш Фитцджеральд
А вы – его сумасшедшей
Я был Хэмингуэй и Лорка
Вийон, и отчасти Гашек
Скажите, разве не странно
Это
При антагонизме нашем?
Мы ведь с вами совсем непохожи
Вы ведь худшее
Что у меня было
Когда полночь на ратуше
Балчика
Простучало-звонило-отбило
Я отчаянно клеил болгарок
Заигрывал с официанткой
Вы сквозь лакричный вкус
Мастики
Лыбились – комедиантка
Помните день, когда змеи
На прибрежные камни вползали
В зубах у них были странные
Рыбы-чудо
Глазами сверкали
Я вас ненавижу, но все же
Счастлив был
С вами
Кажется
На заброшенном скользком моле
В городе у моря —
Балчике
– Что с вами? – осведомился лейтенант, – вам нехорошо?
– Да. Я всегда чуть волнуюсь, когда читаю свои стихи. Это стихотворение было издано в Бухаресте. 1996 год. Издательство «Конштиинца». Хорошие стихи?
– Отличные, – мягко согласился Петреску, – только вы слезьте со стула, пожалуйста.
– Ах, лейтенант, – расчувствовался Балан, – вы даже не подозреваете, в эпицентре каких событий находитесь. Вы – агнец на заклание. Все вас предали. Глядя на вас, я чувствую себя Иудой…
