– Чистый воздух и чистое постельное белье, о чем еще может мечтать путник?
Договорился Дарий и о цене за постой.
– Если вы, судари, станете у меня завтракать, то за это плата отдельная.
С таким предложением хозяйки Дарий согласился, но обговорил, что завтрак должен быть горячим.
Сон в шумном городе неспокоен. Даже ночью тут находятся люди, желающие развлекаться. Дарию пришлось затыкать уши, чтобы уснуть.
– Где ты, юный друг? Куда сбежал? – вопрошает утром Дарий.
– Так оно и есть, сударь. Вор, ваш товарищ, украл у меня кусок сыра и ломоть хлеба и был таков.
– Я заплачу, но вы не судите так о человеке по одному поступку. Может быть, у юноши в городе дела неотложные.
– Знаю я их дела. Какие честные и праведные дела могут быть ночью? Знамо дело, к гулящим девкам побежал ваш товарищ.
Не возразит Дарий хозяйке, а он слышал, как вожак наставлял своего молодого подельника. Дела мирские не интересуют странника. Был бы глоток воды и краюха хлеба. А ночевать он может и в поле. Зимой труднее, но и это одолимо.
Свой завтрак Дарий съел в одиночестве. Он не торопился, тщательно пережевывая каждый кусок, думал о красоте. Что есть красота? Красив ли лист придорожного лопуха? Другой скажет, что в нем красивого? А ты потрудись. Приглядись. Нет и людей некрасивых. Рана изуродует лицо человека? И все равно он остается красивым. В природе все красиво. Человек создает свою природу. Из дерева и камня он строит себе жилища. Мебель. Шьет из тканей одежды. Модник навертит на себя невесть что и думает: это красиво. Павиан павианом. Сам-то павиан в своей среде красив. А человек в его обличии смешон и некрасив.
Допито молоко и съедена последняя крошка хлеба. Пора уходить в город. Шумный, суетный. Но надо.
– Сударыня, не подскажите, где у вас в городе школа рисовальщиков находится?
– А у нас каждая шпана рисовальщик. Все стены непристойностями разрисовали. И вы, сударь, туда же. А с виду приличный человек.
– Мой друг настоящий барин. Не глядите, что он скромно одет, – ворвался юноша вор.
– Избави меня Бог от таких друзей, – хозяйка перекрестилась и ушла.
– Женщина в чем-то права, юноша. Звание друга надо заслужить. Мы же с вами совсем не знакомы.
Дарий уже обулся в уличные башмаки, надел длинную куртку из тонкой шерсти. Он готов идти в город искать училище рисования и живописи.
– Не хотите, чтобы я звал вас моим другом, извольте. У меня в друзьях важные персоны. Не думаете ли вы, что я с детства промышляю грабежом на дорогах? Я хотел сказать вам, где находится школа изящных искусств. Не это ли вы идете искать?
Юноша хитро улыбается.
– Вы завтракали? – сменил гнев на милость Дарий.
– О, да! Мой господин. Добрые женщины на рынке угостили меня.
– Они были настолько добры, что не заметили пропажи?
– Опять вы хотите обидеть меня.
Примирение состоялось уже на улице.
Вот оно! То здание, где молодые люди учатся рисовать, живописать и ваять.
– Подождите меня тут, – Дарий секунду подумал, и добавил: – А лучше погуляйте по городу. У вас есть чем заняться.
Дарий имел в виду задание вожака шайки.
– Я знаю, на что вы намекаете. Жирного кота я успею подобрать на выходе из города. Лучше я поищу веселую вдовушку.
«А ты, брат, хват,» – по-доброму думает Дарий. И когда юноша оборачивается и уходит, крестит его.
В мастерских в основном юноши. Стараясь не мешать ученикам, Дарий обходит их. Тут рисуют орнаменты. Тут – ордера колонн.
Пройдя анфиладу мастерских, Дарий нашел то, что искал. Чутье подсказало ему: это тот юноша, которого Бог одарил щедро. Уверенные штрихи его карандаша выдавали в нем мастера. Красиво. Нет слов. Но что-то в его рисунке настораживало. Нет! Скорее отталкивало. Не было в изображении тепла.
Духа нет!
Город жил своей жизнью. Купцы торговали, горожане покупали. Политики строили интриги и составляли заговоры. Любовники предавались страстным утехам. Мужья изменяли женам, а те старались не отставать от мужей. Дети резвились и учились грамоте. Кузнецы выковывали и орала, и мечи. Печники чистили трубы, чтобы они зимой не дымили внутрь.
Дарий творил таинство вселения Духа в картину молодого художника. И она ожила. Глядите!
Дарий прощался с городом. Город прощался со странником фейерверком. Город праздновал день Святых Апостолов Петра и Павла.
– Теперь куда пойдете, почтенный? – спросил юноша-вор, когда они дошли до того места, где шайка пыталась ограбить Дария.
– Далеко, милый вор. Так далеко, что твоей жизни не хватит, чтобы ты смог дойти туда.
– Чудак вы. А вашей жизни хватит?
– Моей хватит. – Дарий обнял юношу, закинул котомку за спину и пошагал на Восток.
– Дмитрий Устинович! Дмитрий Устинович! – дежурившая в этот день постовая сестра теребит за плечо мужчину, лежащего в спецкойке.
– Что тебе, дева юная, от меня надо?
– Таблетки принять надо. Время.
– Что есть время? Я прошагал семь тысяч триста три дня, чтобы вы меня уложили в койку.
Сестра с жалостью глядит на мужчину: не так уж стар, а как болезнь его скрутила! Врач говорит, что больной Дмитрий Устинович Храбров вряд ли поправится. Был бы он буйным, была бы надежда…
Набросок одним мазком обнаженной женщины на пляже
Притча
В десяти метрах от воды, покосившись, понуро стоит кабинка для переодевания. Рядом стройный шест пляжного зонта воткнут и гордо реет лоскутами на ветру. То, что раньше было лежаком, лежит, бездыханно раскинув планки, как сломанные руки. Вселенская тоска веет над ними.
И только один западный ветер, как и положено, в этом мире, весело воет, развевая песок и мусор по поверхности пляжа. У них там, на Западе, хоть кризис, а веселится народ приезжий.
Зонт постоял, постоял и, не выдержав напора ветра, упал на бок.
– Лег отдохнуть, – проскрипела кабинка для переодевания. – Мне бы так.
Тут-то из неё и вышла Она. Женщина.
Ветру нечего на ней трепать. Она обнажена. А волосы её пострижены коротко. Как у новобранца в былые времена.
– Какая глупая женщина, – ворчит старая кабинка. – При таком сильном ветре и выходить из меня голой.
– Может быть, – зонт и не пытается подняться и говорит лежа, – она морж.
– Моржи купаются зимой, а сейчас ещё лето, – шипит кабинка.
