Книга Русская феминистка - Маша Царева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
Любовь – это когда Эмма Бовари плюет на все, чтобы отдаться тому, чего сама не понимает. Пусть несостоявшаяся, но любовь. Любовь как она есть – это Надя Андре Бретона. Каренина. Скарлетт. Но уж никак не жирная отроковица, которая размазывает слезы по прыщавому лицу, потому что некто из десятого «Б» пошел провожать до дома другую. И не учительница географии с фиолетовыми стрелками на веках, которая сопровождает леденящим кровь лошадиным ржанием появление физрука.
Вокруг меня все вечно были влюблены, и я к этому давно привыкла. Как и к тому, что сама я не имею к этим глупостям никакого отношения.
Влюблена была Лу. Но она хотя бы умела оставаться честной. Любовь ее была всепоглощающей, но недолговечной, как тропический ливень. Она сама это прекрасно понимала и никогда не разыгрывала пантомим под условным названием «горение вечной страсти». Она не бросалась в омут с головой и легко могла вообще отказаться от не вовремя настигшего чувства, если оно казалось ей потенциально разрушительным. Ведь она точно знала – пройдет время, и «переболит». А еще она умела посмеяться над собой, влюбленной.
Ее любовь была котлом ведьмы, в котором, весело булькая, кипело ароматное зелье. Туманным русалочьим болотом. Чем-то, с одной стороны, темным и опасным, но с другой – эфемерным, сказочным.
– Любой мо́рок легко развеять, если ты знаешь его природу, – любила говорить она.
У Лу всегда было много мужчин. При этом в каждого она была влюблена, и каждому, пусть и ненадолго, отдавала себя всю, без остатка. А вот они часто принимали блеск в ее глазах за обещание вечности. Начинали придумывать общее будущее и верить в него, как в святыню. Больно им было падать с этой высоты. Поэтому они – все, кому Лу в один прекрасный день сказала что-то банальное по форме и смерти подобное по сути, «дело не в тебе, а во мне», – начинали страстно ее ненавидеть.
Если не знать мою Лу, а просто послушать сплетни, ей посвященные, сам Сатана показался бы вам ребенком. И содержанка она, мол, и ведьма, и истеричка, и дома у нее бардак, и в сексе никакая. Брошенные ею мужчины несли эти лозунги, обросшие подробностями, в свет, точно боевые знамена. Как будто бы убеждая других в ее неполноценности, чтобы было проще поверить в это самим.
Считается, что склонность к сплетням – чисто женское качество. Мой опыт доказывает обратное. Окружавшие меня женщины всегда были не из любителей позлословить за спиной. И дело не в темпераменте, не в любви к жанру кухонной болтовни. Просто у нас всегда находились другие темы.
Нам интереснее было поговорить, например, о страхе старости или о том, что заставляет некоторых бросить все и уехать курить гашиш в Гоа, чем о частностях личной жизни какого-нибудь Васи. Мужчины же, стоит им выпить по пятьдесят граммов виски, становятся страшными болтунами. В своей страсти почесать языком они порой готовы перейти границы совести.
Мой хороший приятель, фотограф, однажды рассказал мне о том, что у его новой девушки несимметричные груди, и это сводит его с ума, и хоть в остальном она – ангел, он все же думает намекнуть ей на существование профессии «пластический хирург» и, возможно, даже предложить оплату операции. Все это было поведано мне в формате ни к чему не обязывающего трепа за чашкой кофе с коньяком. Если честно, я даже не сразу сообразила, что ответить, хотя обычно за словом в карман не лезу. Почувствовала себя словно облитой помоями. Как будто бы мне показали пятна мочи на чужом нижнем белье – и не просто показали, а предложили обсудить.
Итак, Лу всегда была влюблена, сколько я ее помнила. Всегда существовал кто-то, кто заставлял ее смеяться особенным, низким, русалочьим смехом. И слушать Олега Медведева по ночам.
Забегая вперед, скажу, что закончилось все это так резко, как будто бы провод перерезали. Ей было за сорок, она все еще была хороша собой и вполне могла себе позволить не менять темп личной жизни, но как будто что-то оборвалось у нее внутри, и она полностью потеряла интерес к мужчинам. Они исчезли из ее жизни раз и навсегда. Появились заменители – карты Таро, странные полусумасшедшие подруги, дорогой коньяк, холсты и масляные краски (страсть к самовыражению оказалась сильнее отсутствия таланта художника).
Забавно – Лу всегда доказывала второсортность мужчин, но на практике начала сходить с ума, именно когда удалила их из своей жизни. Впрочем, может быть, это просто совпадение.
Вечно влюбленной была и Лека.
Толстая милая тихая Лека.
Если любовь Лу была завораживающей песнью сирены, то любовь Леки являла собою камеру-одиночку с твердой шконкой, пустой алюминиевой миской на столе и унитазом типа «очко». То есть все было уныло и примитивно. И схематично. Любовь Леки была разрушителем иллюзий и обеспечителем депрессии, и все же, не будучи влюбленной, она чувствовала себя пустой. Мазохизм как он есть – Леке было необходимо, чтобы ее мучили и заставляли чувствовать себя ничтожеством.
Сначала она выбирала объект – разумеется, недосягаемый. Я не раз предлагала ей послать к черту реальную жизнь и посвятить в рыцари сердца кого-нибудь не вполне настоящего, какую-нибудь знаменитость (лучше всего давно умершую, например, Рудольфо Валентино) или вовсе героя кино. Проку было бы больше – они обеспечивали бы желанную меланхолию, не выкидывая коленца. Как прекрасен был бы в этой роли Атос. Или Мерлин. Или Мцыри – в нашей хрестоматии по литературе была такая волнующая иллюстрация, на которой он, мускулистый, темнокудрый и полуобнаженный, сражается с барсом. Ну чем он хуже тех идиотов, по которым страдала Лека, чем?
– Твоя Лека – энергетический вампир, – сказала однажды Лу.
– Это еще почему? – Я удивилась, потому что безобидная тихая подруга менее всего ассоциировалась с расчетливым и хитрым кровососом.
– Потому что любовь означает отдавание. Если ты не готов отдать себя, значит, не любишь, а пользуешься.
– Мне кажется, Лека почку готова отдать, если кто-то пригласит ее на «медляк», – хмыкнула я.
– Почку каждый дурак отдать может, – поразила меня Лу, ход мыслей которой всегда меня завораживал. – Отдать почку – это одноразовое геройское решение, которое не требует долгой духовной работы. Принял решение – и все, дальше ты пассивный элемент. А чтобы научиться отдавать себя целиком, надо работать постоянно. Ведь от природы мы такие эгоисты.
– И в чем же заключается эгоизм конкретно Леки? – все еще не понимала я.
– Да твоей Леке от этой так называемой любви нужно одно – получить пощечину, гордо удалиться и жевать сопли в самом любимом ее состоянии – тоске. Это ее наполняет и питает. Она бывает счастливой, только когда чувствует себя ненужной. Ей вовсе не требуется обратная реакция. Ни возвышенное восхищение, ни потные обжималочки в подъезде.
– Не знаю… – засомневалась я. – Но она такие стихи пишет… То есть убогие, конечно… Но о том, как она хочет, чтобы ОН ее обнял, прижал к могучей груди… Хотя у Витьки, по которому она сейчас страдает, грудь как раз впалая.
– Это часть программы, – улыбнулась Лу, закуривая. – Писать стихи о том, что ты чего-то желаешь, вовсе не значит желать этого по-настоящему. Более того, я уверена, что, если ОН таки прижмет ее к могучей груди, Лека сбежит в панике, роняя тапочки, а потом ее будет долго тошнить от отвращения… Поэтому из чувства самосохранения она выбирает тех, кто уж точно никогда так не поступит.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Русская феминистка - Маша Царева», после закрытия браузера.