Между тем Ханна уже поняла, что дела в филиале идут неважно. К тому же ледяной голос Джиллиан наверняка заставлял потенциальных клиентов искать себе других агентов. Особенно резкий ответ получил клиент, которому нужна была Донна.
– Когда у нее будет время, она вам перезвонит, – буркнула Джиллиан и, повесив трубку, неодобрительно заметила: – Личный звонок.
Ханна промолчала, но поклялась, что, когда она займется офисом, все пойдет по-другому. Ни одна ее секретарша не позволит себе грубить по телефону.
Перед уходом из филиала Дэвид Джеймс ненадолго остановился около нее.
– Ну как, входите в курс? – спросил он.
Ханна спиной почувствовала, как выпрямилась Джиллиан, надеясь, что и ее заметят.
– Все хорошо. Думаю, за несколько дней я во всем разберусь, хотя с таким коммутатором очень легко пропустить звонки. Тот, что стоит в «Триумфе», значительно современнее и лучше, – честно добавила она.
Она заметила, что Джиллиан едва не потеряла сознание от шока: новенькая позволяет себе говорить такие вещи хозяину! Но Дэвид Джеймс лишь кивнул.
– Я поговорю об этом, – пообещал он. – До свидания. – Вы смелая женщина, должна я вам сказать! – фыркнула Джиллиан, когда он ушел. – Мистер Джеймс не любит, когда его беспокоят по таким мелочам.
Ханна только пожала плечами.
Домой она ехала довольная, уверенная, что справится с новой работой. И теперь этот чертов Гарри испортил ей все настроение!
Повесив пальто на вешалку, она вошла в гостиную и распечатала конверт.
Дорогая Ханна!
Как делишки, детка? Надеюсь, ты уже подмяла под себя весь гостиничный бизнес в Дублине. Я ведь тебя знаю.
Я все еще брожу по Латинской Америке. Только что провел пару недель в Б.А. (это Буэнос-Айрес, девочка).
– Девочка! – прорычала Ханна. Как он смеет называть ее девочкой?
Я путешествую с несколькими ребятами, и мы собираемся пробыть здесь еще месяц, прежде чем отправимся в Чили…
Ханна читала строчку за строчкой пустой болтовни – все полная чепуха, ничего личного, ни намека на то, с чего это он вдруг написал ей через год. Ей не нужны были от него никакие письма. По крайней мере, сейчас. В первые месяцы после его побега она все бы отдала, лишь бы что-нибудь узнать о нем. Хотя бы открытка, телефонный звонок, несколько слов – скучаю, жалею, что уехал… Если бы он тогда позвонил и позвал ее к себе, она бы все бросила и села бы в первый самолет на Рио-де-Жанейро. Не имело значения, что она сама выкинула его из квартиры, когда он заявил, что уезжает, неважно, что она обозвала его слизняком, который боится взять на себя обязательства, и заявила, что никогда не захочет его видеть. Она слишком по нему скучала.
Впервые в жизни Ханна обнаружила, что, если ты кого-нибудь очень сильно любишь и тоскуешь по нему так, что просыпаешься среди ночи, выкрикивая его имя, ты все равно мечтаешь, чтобы этот человек вернулся, и плевать на то, что он сделал или сказал.
Ханна даже не дочитала письмо до конца, сложила его и сунула в ящик стола. Она не хотела думать о Гарри. Она даже не хотела вспоминать, как он выглядит…
Одиннадцать лет назад он был весьма привлекателен – эдакий вечный студент. Темные волосы спускались до воротника, а в дождь бурно вились, уголки бледно-голубых глаз были слегка опущены, придавая ему потерянный вид, подвижный рот умел хитро улыбаться. Он всегда носил просторные куртки и мешковатые брюки, которые казались двумя размерами больше, чем требовалось. Но все это были составляющие его шарма. Маленький мальчик, которого каждой женщине хотелось прижать к груди.
Ханна была ему матерью долгих десять лет – с того первого дня, когда он в «Макдоналдсе» облил ее чистую форму продавщицы косметики молочным коктейлем с клубникой.
– О господи, простите, пожалуйста! Давайте я вам помогу… – бормотал он с выражением невинного сожаления на лице, пока они оба таращились на остатки молочного коктейля, стекающего с Ханны на пол.
И она пошла с ним к туалетам, даже не подумав, что идет с незнакомцем, не удивившись, когда он вслед за ней вошел в женский туалет и попытался с помощью туалетной бумаги стереть следы коктейля.
Конечно, ей не следовало соглашаться выпить с ним в тот же вечер. Но Ханна, настоящая дочь своей матери, даже в двадцать семь лет была слишком наивна, и на нее произвело неизгладимое впечатление то, что он работает в «Ивнинг пресс». Дома, в Коннемаре семейство Кэмпбелл читало только две газеты: местную «Уэстерн пипл» и «Санди пресс». Она видела, как мать подкладывала газеты в гнезда несушкам или стелила их перед дверью, чтобы мужчины после работы не пачкали пол. Но чтобы встречаться с кем-то из газету?
Разумеется, когда мать Ханны увидела Гарри, в восторг она не пришла, но было уже поздно, Ханна влюбилась и уже воображала, как идет рядом с ним по проходу в церкви в чем-то белом, улыбаясь для фотографии, которая потом появится в «Санди пресс». «Вместе в богатстве и бедности, вместе в беде и радости…» Ханне нравилась эта идея: в ней ощущалась стабильность.
Но Гарри жениться не собирался.
– Я свободный художник, Ханна, и ты всегда это знала. Мне казалось, что именно эта черта тебе во мне нравится, – заявил Гарри, пока она таращилась на него с отвисшей челюстью, услышав, что он собрался в Латинскую Америку.
– Да, но до сих пор твое понятие свободного художника сводилось к музыкальным фестивалям, покупке альбомов Хендрикса и неоплате телефонных счетов до тех пор, пока нам не грозились отключить телефон! – крикнула она, когда наконец обрела голос.
Гарри пожал плечами.
– Я не становлюсь моложе, – сказал он. – Не хочу тратить свою жизнь впустую. Эта поездка – как раз то, что требуется. Я тут загниваю, Ханна. И ты тоже.
Тогда она схватила его кожаную куртку и выбросила ее за дверь.
– Уходи! – сказала она. – Уходи немедленно, не трать больше ни секунды твоего драгоценного времени зря. Мне жаль, что ты терял на меня время и загнивал.
С той поры она не видела его и ничего о нем не слышала. Он только на следующий день заглянул, когда она была на работе, и собрал свои вещи. Ханна пребывала в такой ярости, что немедленно переехала из той квартиры, которую она вместе снимали, в другую, поменьше и посимпатичнее, купила себе новую кровать и диван. Она представить себе не могла, что будет спать на той же кровати, которую делила с этим ублюдком. Целый год она ничего о нем не знала – и теперь, как гром среди ясного неба, это письмо.
Ханна выдвинула ящик стола и достала письмо. Два последних абзаца рассказали ей, зачем он, собственно, писал.
Уверен, ты недоумеваешь, зачем я пишу, Ханна. Но нельзя окончательно выбросить из жизни кого-то, с кем прожил десять лет.
– Еще как можно! – прошипела она.
Через несколько месяцев я возвращаюсь домой. Мне бы очень хотелось тебя увидеть. Благодаря Митчу я в курсе твоих дел. Он же дал мне твой адрес.
