Книга Мозаика Бернса - Дайана Мэдсен

Знания Тома почти в любой области впечатляют. Нам нравится оперировать цифрами и фактами, и роль знатока статистики вроде как по праву отводилась мне, но иногда Том, вопреки всем моим стараниям, брал верх.

— Так или иначе, — продолжила я, пока пристальный взгляд друга обследовал документ, — считается, что Бернс нацарапал стихотворение пером с алмазным наконечником на окне комнаты в гостинице «Золотой Лев», где останавливался во время визита в Стерлинг.

— Использование таких алмазных перьев небезызвестно, — кивнул Том. — Натаниэль Готорн[29]пользовался таким, делая пометки на оконном стекле.

— А, в Доме с семью фронтонами?[30]

— Не сомневался в тебе, Ди Ди. Рад, что ты в форме сегодня. Только дело было в доме, выходящем на Конкорд-бридж, по дороге на Лексингтон.

— Я сегодня прочитала на одном сайте, что Бернс любил нацарапывать стихи на окнах и над каминами. В некоем музее в Шотландии хранится стекло из гостиницы «Перекрещенные ключи» с выгравированной строфой.

— Мне тоже приходилось об этом слышать. История утверждает, что ездить по Шотландии и вырезать алмазными перьями стихи на окнах было одной из любимейших забав Бернса. Известно, что и на стекле собственного дома в Дамфризе он накропал — пардон, нацарапал — стихотворение для Анны Парк, той самой со «златыми прядями». Подай-ка мне вон то увеличительное стекло с подсветкой.

Получив прибор, он продолжил обследование.

— Стекло явно несовременное, — объявил Том наконец. — Поскольку надпись выполнена не с помощью чернил, почерк неизбежно изменился, но в целом вполне сопоставим с тем, которым написан этот документ.

— И что же дальше?

— Выглядит как загадка на три трубки, так сказал бы мистер Холмс. Во-первых, нам предстоит сличить почерк с известными образцами. Во-вторых, определить пишущий инструмент и обследовать бумагу на предмет пометок и водяных знаков. А потом начнется самое трудное.

Том потянулся за стремянкой, я же подавила зевок.

— Я мог бы связаться с одним шотландским музеем, хранящим судебные документы Бернса. Есть там и его дневник, полный идей и старых песен, услышанных поэтом. И все записано им лично. Но поскольку у меня имеется факсимильное издание «Гленриддела», наша задача сильно упрощается.

— «Гленриддел»? А что это? Мне приходилось слышать, но…

— Это собрание стихов, которые Бернс собственноручно переписал и подарил своему приятелю, капитану Роберту Ридделу. Обычно нам приходится работать, основываясь на единственном автографе, но целый том дает нам обширное представление о почерке поэта. Кстати, Ди Ди, как слышал, твое офисное здание сносят? Не забудь сообщить мне свой новый адрес и номер телефона.

— Не беспокойся, как только найду местечко, арендная плата за которое не превышает возможностей моего банковского счета, сразу поставлю тебя в известность.

— А ты не хочешь работать на дому?

— Ни в коем случае. Мне частенько приходится иметь дело с отморозками. Вот почему мой номер не значится в телефонной книге, и мне вовсе не хочется, чтобы они знали мой домашний адрес.

— Ага, сыскался-таки, — проворчал мой друг, извлекая с полки, расположенной футах в девяти над уровнем пола, переплетенный в телячью кожу том.

— Ну и тяжеленная штуковина! — выдохнул он, слезая вниз и кладя книгу на антикварный библиотечный стол, застеленный шелковой скатертью с вышитыми верблюдами. — Бернс включил в это собрание более пятидесяти неопубликованных стихов. Знаешь, пару-тройку лет тому назад в Шотландии разыгралось светопреставление, когда один американец купил оригинал «Гленриддела». Но теперь фолиант вернулся в Шотландию, в Национальную библиотеку.

Палец Тома заскользил по оглавлению.

— Так, есть — страница восьмидесятая. — Он пролистал книгу и указал: — Вот наше стихотворение, но написано оно не рукой Бернса.

Я заглянула ему через плечо.

— Работа писца или секретаря, — пояснил Джойс. — Распространенная в то время практика. Но Бернс начертал несколько строк ниже. Вот здесь.

Том-сыщик просто упивался происходящим. Я, в общем-то, тоже, но одновременно поймала себя на мысли, что подавила очередной зевок. Чудесный аромат старых книг и мирная атмосфера магазина оказывали на меня убаюкивающее действие.

— Ты хоть представляешь Ди Ди, каким спросом пользуется Бернс у коллекционеров в наши дни? Это же икона! И с годами он становится все более популярным.

— Интересно почему?

— Сама подумай, Ди Ди. Спев «Старую добрую песню», ты уже цитируешь Роберта Бернса. Несколько лет назад копию этого стихотворения продали в Штатах за сто семьдесят тысяч долларов.

— А каков курс в наши дни?

— О, в среднем цены за каждые десять лет вырастают примерно вдвое, — Том рассмеялся и обвел рукой выстроившиеся от пола до потолка ряды полок. — Мой пенсионный фонд окружает меня со всех сторон.

Я оглядела скопление стеллажей и снова зевнула.

— Ты выглядишь уставшей, Ди Ди. Не спрашиваю, чем ты занималась, но раз уж пунш кончился, нельзя ли предложить тебе глоточек чего-нибудь, пока я буду копаться с этой задачкой?

— Да, пожалуйста.

Том взял ключ и запер парадную дверь. Потом нырнул на кухоньку, невидимую для посетителей за баррикадой антикварных книжных шкафов. Послышалась возня и безошибочно узнаваемый стук льда в бокале.

Я расположилась в обтянутом бургундской кожей кресле эпохи королевы Анны. В магазине было тепло и уютно, волшебный аромат древних страниц наполнял воздух. Стянув резиновые перчатки, я примостила усталые ноги на краешек кофейного столика.

Том вернулся с подносом, на котором стояли два стакана и бутылка с надписью «Смешанный шотландский виски „Бейкер-стрит“». Он плеснул в каждый бокал по изрядной порции янтарной жидкости.

— Будем здоровы! Раз уж мы занимаемся Бернсом, скотч будет более уместен, чем мой традиционный ирландский «Джеймсон». Не переживай, тебе не понадобится медсестра, чтобы излечиться от похмелья — это добрый напиток. «Бейкер-стрит» больше не достать, поэтому я налил в бутылку из-под него «Гленфиддиш». Наслаждайся.

Скотч оказался хорош. Мне хотелось понаблюдать за тем, как Том станет сличать почерки, но веки закрывались сами собой. Ничто не нарушало покоя, кроме шелеста переворачиваемых страниц.