Книги он читал до определенного возраста, потом наскучило, захотелось читать что-то другое.
– Все часы поснимала, попрятала, а ты все на что-то оглядываешься. Надежды в тебе ни на грош.
Квартиры разведенных дам как комнаты в гостиницах – все на одно лицо. На кухнях изобилие солонок, перечниц, кружек с сердечками, разделочных досок в узорах и заварных чайников. Все нужное бывшие мужья уносят с собой и собак заодно уводят. Ведра, кастрюли, сковородки сгрудились от безделья и обреченно ждут лучших времен. А чего ждать? Половина жизни не жизнь. Это не хлеб – разломил и поел. Тут половиной сыт не будешь. Если обе руки левые, это, понятное дело, справедливо, но уродливо.
– Даже у твоего «да» есть «нет», а у меня что? Ответь, что у меня есть, кроме стен? Вот, говорят, «счастье – мечта в срок», все сроки вышли, а его как не было, так и нет. Ну, скажи что-нибудь?
– Да.
– Дятел. А у меня краны – калеки, замки заикаются, форточки хромоногие, потолок в подтеках. Словом, брак только после развода и начинается. Чего молчишь?
Ему хотелось выплеснуться, да жизнь убеждала, что это ни к чему не приводит. Он думал, что «дождь – грибная пора: шляпки зонтов, ножки людей, ягоды голов в ярких косынках. Дождь, он для неимущих. А второй брак – берег той же реки, которая не что иное, как та же жизнь. Справедливость – сорная трава. Если оба глаза левые – это уже не морда, а светофор какой-то».
Ее долгое молчание переполняло его неведомым: «Тащи стаканы, воду Господню пить будем. Она того стоит. Солнце взойдет – с ним напополам, самое то будет. Счастье в срок – суровое испытание. Всякого добра в жизни пробовать довелось, может, и этого жахнуть?»
Вдруг она спокойно произнесла:
– Было бы рублей триста-четыреста, я бы мартини попила в удовольствие. Ты хочешь?
Повисло молчание. Почему-то он подумал: мартини в эту минуту – что март на скотном дворе.
Она надулась, он надолго задумался. Кто из них лопнет, не знаю. Может, Лопе де Вега? А счастье – высшая несправедливость. Ниспошли им его, Господи. Этого гостинца твоим людям так не хватает, они даже слова до конца выговаривать не могут, боятся сглазить.
Кокетливый фантик
Мы с ней работали в одном из огромных советских учреждений, в разных отделах. Знакомство было гардеробным. Выкатился как-то из массивных дверей на волю и узнал, не из новостей: весна, оказывается. И так захотелось поделиться. Догнал стройную девушку в косынке, окликнул. Она обернулась, и мы опознали друг друга.
– Вы чувствуете, за вами Весна?
– Знаете, не привыкла, когда со мной заигрывают без пряников.
Я было растерялся совсем, да кусочек сухого асфальта подсказал. Там на боку лежала шоколадная конфетка в кокетливом фантике.
– Вот, возьмите от Весны.
Она смутилась, приняла и тут же обиделась:
– Как смеете мне предлагать покинутую?
– Не сомневайтесь, исключительно для вас подброшена заранее.
Не ответила, сунула в карман и удалилась до следующего края весны.
Поднимаясь по широкому лестничному пролету учреждения, был ослеплен солнцем. Хотел было прикрыться свободной рукой, да прозрел. Сквозь длинную-длинную юбку на меня надвигались обворожительно стройные ноги, необыкновенные до наготы, доступной мне и солнцу. Я догадался чьи. Схватился за перила довоенной постройки и чуть не задохнулся от голоса с того края весны:
– Ну что, на этот раз судьба вам пряника не подбросила?
Подбросила комок в горло и четную чувственность наготы по другую сторону от солнца. Порой кажется, этими ногами бредил несколько весен. Но все так невесело сложилось. Страна рухнула. Развалилась на сотни киосков. Кто в такие времена смотрит на ноги сквозь солнце? Люди разучились. Хватаются за повод собачий, за руль авто, большинство за пульт экрана от тоски. Меня в науку бросило. Там ухватился за телескоп, уставился в небо, забыл о земле, посчитал себя на ней лишним. Умные не считают. Счет дураки любят. Как считать начнем, так не приведи Господи.
В своем деле выбился. Вот вернулся с международной конференции, где в числе других корифеев поставил подпись под тем, что Плутон не планета. Не дотягивает по параметрам. В нашем провинциальном городке мое возвращение – событие первоочередной важности. Не схожу с экранов. Сотни рук тянутся за автографами. Во мне стало проклевываться счастье.
Растворяю двери, выбираюсь на волю и загадываю: «Там Весна». Оказывается, осень. Ко мне, заслоняя солнце, приближается женщина, протягивая шоколадную конфетку в кокетливом фантике.
– Возьмите. Для вас.
– Зачем?
– Думаю, вам несладко.
– С чего вы взяли?
– Ответьте, что плохого вам сделал Плутон? За что лишили его статуса планеты? Вы спросили совета у звезд, у Солнца?
– Вы кто? Что вам надо?
Я узнал ее, сразу узнал. Она дотянулась до меня с тех самых двух окраин – окраин весны.
– Возьмите, возьмите, вам нужнее.
И удалилась туда, к солнцу. А я, отравленный жалостью, отправился в рюмочную. Не помню, собеседник был рядом или зеркальное раздолье барной стойки.
– Пойми, чудак, человек – посудина, куда и воды, и водки налито, и трава в самую середку воткнута.
– Что за трава такая?
– В той траве сила.
– Ты про волосья?
– Дурья башка, волос, он и после смерти растет.
– Скажи по секрету, как величать траву?
– Имя самое обыкновенное.
– Говори, не томи.
– Жизнь.
Помню, и допил, и конфеткой закусил, а вот фантик кокетливый отыскать не удается. Плутон не та сторона от Солнца, на которую заглядываться стоит. Четная стройность наготы нашему светилу ближе.
Вступительный экзамен
Соседская девушка к нам порой забегала книги брать. Однажды вошла особенной, игривой. Ее, как котенка, было не унять. Ну, я шутливо шлепнул по попке, а она враз засветилась, похорошела вся. Потянулась ко мне. Разговорились ни о чем, а на самом деле о самом важном. Засиделись допоздна. Родители в соседней комнате давно спать улеглись.
– А ты красивый, оказывается.
Она гладила мое лицо, а я дышал майской теплотой ее пальцев.
– Давай просто так полежим, как брат с сестрой.
– Давай, а так можно?
– Тебя сестра целовала когда-нибудь?
