Маслевич забрался на табурет.
— Товахрищи…
— Ну!? — зашипел Бараев.
— …великая социалистическая хреволюция, о котохрой так долго говохрили большевики — свехршилась!
Истерический смех разнесся далеко за пределы расположения роты. Шамиль прицелился в Маслевича указательным пальцем и изобразил выстрел с эффектной отдачей. Неизвестно кто завел в роте обычай: расстрелянный «молодой» должен был упасть максимально достоверно. Иначе, экзекуции ему не миновать. Но Маслевич, похоже, устал унижаться — остался на месте.
Бараев возмутился:
— Ты чё, вечна живой, даа, хахоль?
Для Старостенка это обращение всегда служило как минимум детонатором:
— Мамед!..
Смех оборвался.
— Знаєш: як у нас провиряють: кыця, чи котык?
Только Шамиль еще смеялся:
— Что?..
Старый продолжил:
— Шо… Не знаєш, турок?… Вдивають чоботы — заброды, знаєш, пид сами яйця, з резыни? Ставлять кошеня пид пригорок, шоб не дуже крутый був — шоб волы не скочувалысь, розганяються вид сарайчика, дэ дрова лэжать… — Старостенок сделал паузу, чтобы бойцы могли раскачаться новым приступом смеха и под всеобщий нарастающий хохот продолжил, — …и чоботом пид хвоста йому. А дали дывляться: якшо побиг, значить котык, а як побигла — точно, кицюня була.
Бойцы, кроме Бараева и Старостенка, едва не задохнулись в конвульсивном смехе. С абсолютно непроницаемым выражением лица Старый добавил:
— Так я, оцэ, дывлюсь на тебе и думаю соби: чи не пора нам тебе вже пид прыгорок, та перевирыты, шо там у тебе пид хвостыком — кыця ти в нас, чи котык?
Всем стало не до смеха — это был вызов. И всем было ясно: Шамиль мимо ушей этого уже не пропустит. Бараев сделал шаг в проход между койками. Из соседнего прохода появился Мамедов. Из дальнего угла палатки вынырнул из темноты Магомед. Только Старый не сдвинулся с места.
Шамиль выхватил табурет из-под Маслевича и швырнул его в Старостенка. Но тот был готов к любому продолжению событий: резким движением он кувыркнулся спиной назад и выпрыгнул в проход. В потасовку включился Рустам: не дожидаясь пока к земляку на помощь подоспеет Магомед, он толкнул чеченцу табурет под ноги. Тем временем, Старостенок вкатил Бараеву кулаком в зубы. Беспомощно взмахнув руками, он повалился на спящего Белограда. Магомед уже затолкал Рустама в глубину прохода вместе с койкой. Драка грозила перерасти в грандиозное побоище. Чеченцам нужно было только дождаться земляков из соседних подразделений…
Выстрелы прозвучали как гром средь ясного неба. В руке Кузнецова дымился пистолет Макарова. Следом за ротным в палатку ввалился замполит.
— Становись! — заорал Кузнецов.
Чтобы выстроить взвод ему понадобилось еще полминуты. Ротный начал разбор полетов:
— Точно, кузня… Орлл-ы! Хрена вам духи чего сделают!
Заглядывая в сверкающие злобой глаза разгоряченных бойцов, ротный пошел вдоль строя.
— Вы и сами друг другу глотки поразрываете…
Он остановился рядом с Бараевым:
— Чья идея!?
Шамиль слегка помялся, смахнул струйку крови с разбитых губ и выдал:
— Хахлы начали…
Старостенока передернуло. Кузнецов уставился Шамилю в глаза:
— Хохлы, говоришь…
Ротный многозначительно посмотрел в сторону замполита. Белинский включился мгновенно:
— Ты хоть знаешь, что означает это слово?
Шамиль замялся. Чувствовал он себя уж никак не на экзамене. Белинский настоял:
— Что, птиц волный? Ну!
— Ну, косичка на лысине такой…
— Косичка… на лысине… Ну, бараны… А ты знаешь, Старостенок?
Старый только зубы сцепил и заиграл желваками.
— Бараны колхозные… — пригрузил еще больше Белинский. — Хохол с санскрита, язык такой древний, знаешь(!)… означает — человек, способствующий предательству Родины. Ясно тебе, косичка на лысине?!
Ротный решил, что пора прекращать политинформацию:
— Не дай божок я завтра хоть один зуб, хоть в одной пасти не найду… Отбой!
Солдаты побрели к своим койкам вразвалочку. Кузнецов рявкнул:
— Отбой, 45 сек!
Помогло не очень: бойцы ускорились только слегка. Дождавшись, когда все улягутся, ротный объявил новую команду:
— Рота, подъем! Боевая тревога!
…Весь личный состав бригады уже стоял перед палатками. Только автороты не было. В отдалении, на валу, обрамляющем бригаду со стороны Кабула, виднелись силуэты прогревавших двигатели «Уралов» и шестьдесят шестых ГАЗонов.
Кузнецов отдавал последние распоряжения:
— …И чтоб из ущелья и птичка у меня не вылетела. Сухпай и боекомплект на четыре дня! Белоград, выйти из строя! Старший колонны — Белоград! Берешь пулемет, по прибытию на место — на усиление пулеметного взвода. Получить оружие, построение через пять минут! Разойдись!
Глава девятнадцатая
Аппарат ему так и не отремонтировали. Снова он надрывался в трубку:
— Слушай, Семеныч: я найду автобусы, я найду. Но! Как только шпану эту отправлю, я у тебя половину АТП в партизаны заберу. А ты у них командиром пойдешь… Хрена, командиром! Я тебя вечным дневальным там сделаю…
На другом конце провода, видимо, опять оправдывались. Майор был в бешенстве:
— А на хрен ты там нужен, если немочный?! Призыв нам саботировать? Боеспособность Советской армии подрывать? Еще два часа тебе. Два часа — два Икаруса! Еще и партбилет положишь. Я только с пленума вернусь!
Военком швырнул трубку на аппарат. Снова схватил.
— Грищенко! Ко мне!
"Когда ж этот призыв закончится? Дочку уже в лицо не узнаю…", — в тяжких раздумьях о бренности людских желаний он подошел к окну. Во дворе, в резких лучах прожектора нестройные ряды пьяных призывников, выслушивали тираду сержанта. "Вам то чего не спится? Еще на пленум этот ехать…" — вспомнилось ему некстати.
— С пленума вернусь… с пленума… вернусь… Ах, ты… Терапевт, говоришь…
Военком бросился к столу и принялся лихорадочно раскапывать бумажные залежи.
Грищенко резонно решил, что на сегодня у военкома нагремели достаточно — вошел без стука:
— Товарищ майор?..
— Где мой справочник? — бросил дежурному майор.
— Принести наш?
— В твоем таких номеров нету? Ч…черт! Ага, вот он. Свободен! Связь мне настрой!.. Стой!.. Послушай, лейтенант, ты этих моих посетителей, которые днем ко мне прорвались, ты еще дамочку за члена медкомиссии принял, помнишь?
