— Я подумала, что тебе надо знать. Я имею в виду, что мне не хотелось бы, чтоб ты думал…
Кому какая разница, что я думаю? Я проститутка, вы помните об этом? Она боится, что я посчитаю ее аморальной? Неверная жена? Или просто сумасшедшая?
— Он решил жить собственной жизнью. После того, как умер наш сын.
— О… Мне очень жаль, — сочувственно покачал я головой.
— У нас был прекрасный брак. Муж был очень сильным, самостоятельным и внимательным. Мой психолог сказал, что я должна с кем-нибудь встречаться. Это поможет мне справиться со всем этим.
Я сильно сомневался, что наша встреча — это то самое свидание, которое рекомендовал ей психолог. Я вообще не думал, что все это можно назвать словом «встречаться».
— Все говорят, что мне надо продать дом, но я не хочу. Я люблю этот дом. А ты бы продал?
Так, теперь она спрашивает у проститутки совета…
— Нет, я думаю, что это прекрасный дом. Я сразу, как только вошел в дверь, подумал: «Какой чудесный дом».
— Так и есть, правда ведь? Я так и объясняю людям. Я просто говорю: «Это прекрасный дом»… Мой муж любил его. Он решил жить собственной жизнью, я рассказывала об этом?
Да, ты это упоминала.
— Ты должен меня простить. В последнее время я стала очень забывчивой. По правде говоря, муж так и не оправился после того, как Брэдди погиб. Брэдди был нашим сыном… Нашим единственным сыном. Это была ужасная трагедия. Его друг был пьяным. Брэдди не был пьяным, коронер подтвердил это. У него не было алкоголя в крови — или совсем мало алкоголя. Они врезались в автобус. Так просто — в данный момент ты жив, а в следующую секунду — уже мертв. Заставляет задуматься, не так ли?
Да, это уж точно.
— Да, это уж точно, — сказал я.
Она смотрела на меня так, будто только что вышла из комы, и на мгновение я увидел ее такой, какой она, наверное, была до того, как все это случилось: красивая женщина, душа в душу живущая со своим сильным мужем, мать чудесного сына и хозяйка прекрасного дома. Совсем как моя мать.
Только теперь у этой женщины не было своей жизни. Все, что у нее было хорошего, она потеряла, все осталось в прошлом, а сил начать новую жизнь у нее не было. У жемчужной леди не осталось ничего настоящего, только призраки, только воспоминания. И она понятия не имела, что ей с этим делать, как ей жить дальше и стоит ли продолжать.
— Ты должен извинить меня… В последнее время я немного не в себе…
Я понимал ее. Очень хорошо понимал: погибший сын, муж, не выдержавший груза беды и трусливо сбежавший… Мне даже захотелось обнять ее, прижать к себе и сказать, что все будет хорошо.
Но я не мог этого сделать, я не имел права.
Обычное «мне очень жаль» — это все, что я выдавил из себя.
Мы были славной парочкой: она, экс-мать и экс-супруга, и я, пытающийся получить свою долю любви таким извращенным способом… Мы друг друга стоили.
— Спасибо, — сказала она и снова попыталась улыбнуться.
На этот раз — получилось.
У нее была славная улыбка — милая и чуть горьковатая, как пирог. Как слегка подгоревший вишневый пирог.
* * *
Вечером я должен был играть в низшей лиге. В десять лет я просто был помешан на игре. Мне нравилось быть одним из «Всех звезд», нравилось просто ощущать в руке мяч или биту. Я обожал играть в бейсбол. Но больше всего я любил вечерние игры, когда в свете прожекторов я словно перебрасывался мячом с тенями. Мне тогда казалось, что «Янки» совсем близко и, сделав всего полшага, я смогу заглянуть в лицо Йоджи, Уайта или Муса.
Та игра была совсем другой. Полуденное солнце выглядело как старый кровоподтек, а жгучий ветер вгрызался в сухую землю с остервенением голодного пса. Я мрачно посматривал на улицу, а мое маленькое сердечко трепетало, подобно виноградинке, попавшей в желе.
Среди игроков было принято приезжать на поле уже в униформе, и я заранее разложил на кровати свои шмотки. Я одевался нарочито медленно: тщательно натягивал белые, словно больничные, носки, цеплял на них маленькие голубые подвязки, а потом долго возился с серыми панталонами и голубой майкой. Но как я ни тянул время, пришла очередь серой униформы с голубой надписью «Пираты» спереди и голубой кепки с буквой «П» посередине. В качестве последнего штриха я застегнул черные пуговицы.
Около шести часов мать спросила отца, не стоит ли нам поехать на игру пораньше, учитывая, что надвигается шторм и на дорогах наверняка будут пробки.
Не говоря ни слова, отец сел в машину. Я опустился на сиденье рядом с ним. Мы ехали на игру в полном молчании.
* * *
Мальчик!
«Здесь живет мальчик» — вот о чем кричала комната, в которую привела меня моя жемчужная клиентка. Я увидел фотографии мальчугана с блестящими каштановыми волосами, вымпелы, трофеи и постеры футболистов. Почетная место занимала старая бейсбольная перчатка карамельного цвета с мячом внутри. Передо мной были этапы жизни подрастающего парнишки, его маленькие победы и крохотные поражения, запечатленные на фотоснимках: школа, команда низшей лиги, друзья из скаутского лагеря, колледж, симпатичная молоденькая куколка.
Комната душила меня, как удавка, захлестнувшаяся вокруг шеи.
Чем дольше я находился здесь, тем страшнее мне становилось. Все было неправильно. Это помещение давно не являлось комнатой мальчика, оно было скорее музеем его комнаты. Здесь было пусто, холодно и безжизненно.
— Это комната Брэдди. Его настоящее имя было Брэдли, но, когда он был маленьким, он мог сказать только Брэдди, так это имя к нему и приклеилось. Сын хотел пойти учиться в Калифорнийский университет, это было его мечтой. И он был очень хорошим спортсменом: гольф, теннис, бейсбол. А ты занимаешься спортом? — спросила она с надеждой.
Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, какого ответа она ждала. Снова победило желание доставить удовольствие:
— Да, занимаюсь.
— Это его друг Аарон, — жемчужная дама указала на одну из фотографий. — Этот мальчик никогда мне не нравился, он очень плохо влиял на Брэдди. Я пыталась воспрепятствовать их дружбе, но Брэдди был слишком упрямым. Как его отец. У моего сына в крови не нашли алкоголь. Или очень мало алкоголя. Очень мало…
Мне хотелось одного — уйти из комнаты мертвого Брэдди.
Нет, еще мне хотелось, чтобы мне заплатили.
Мне хотелось…
— Ты… Ты не окажешь мне услугу? — поколебавшись мгновение, спросила женщина.
Я все еще не был уверен, что она до конца понимает, что происходит. Что она осознает, зачем вызвала меня. Что она должна мне заплатить, после чего я обязан буду оказать ей услугу. Любую услугу.
— Да, конечно, — сказал я.
— Хм… Ты не мог бы… э-э-э… надеть вот это?
