Маговану не понравился ее взгляд, но ей было безразлично. Она больше не боялась. Она ухмылялась ему в лицо.
— Что это с тобой такое? — Ее глаза сияли диким светом, она начала хохотать. — Что тебя так развеселило?
— Ты. Такой большой и сильный. А на самом деле, цепной пес Хозяйки. — Она засмеялась еще громче, увидев тупое выражение его лица. Ее смех становился немного странным. Ей было весело, невероятно весело. Почему она раньше этого не замечала? Вся ее жизнь была одной бесконечной шуткой. Даже когда Магован приблизился, она не смогла перестать смеяться. Даже когда он ударил ее один раз, затем другой. Потом третий.
После четвертого удара Ангелочек не слышала ничего, кроме звериного рычания в ушах.
6
… быть всегда вместе, с этого дня и до конца, в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в здоровье и в болезни.
Любить и заботиться, пока смерть не разлучит нас…
Из свадебной молитвы.
Михаил не мог избавиться от мыслей об Ангелочке. Он пытался сосредоточиться на работе, но вдруг ловил себя на том, что думает о ней. Почему эти мысли не дают ему покоя? Почему его преследует ноющее, тяжелое чувство внутри, будто с ней что–то случилось? Каждый день он работал дотемна, а потом сидел у огня, мучимый все теми же мыслями — о ней. Он видел ее лицо в языках пламени, оно манило и притягивало к себе. Притягивало в ад, несомненно. Неужели он уже попробовал его на вкус?
Он вспомнил выражение скорби на ее лице, когда она впервые прошла мимо него. Он подумал о том, каким черствым было ее сердце. Он поклялся, что больше не пойдет к ней, и теперь каждую ночь видит ее во сне. Он не мог убежать от нее. Она танцевала перед ним, как Саломея перед царем Иродом. Он протягивал к ней руку, а она отстранялась, словно дразня его. «Ты ведь хочешь меня, Михаил, ведь правда? Тогда возвращайся. Возвращайся».
Через несколько дней сны обернулись ночными кошмарами. Она убегала от чего–то. Он бежал за ней, умолял остановиться, но она продолжала бежать, пока не достигала обрыва. Она оборачивалась и смотрела на него. Ветер с силой трепал ее волосы, и они хлестали ее бледное лицо. «Мара, подожди!»
Она отворачивалась, широко раскинув руки, и прыгала.
«Нет!» — Михаил с криком проснулся. Все его тело было мокрым от пота. Грудь давила тяжесть; сердце бешено колотилось, казалось, от сердцебиения сотрясается все тело. Он обхватил голову дрожащими руками.
— Иисус! — воззвал он в темноту. — Иисус, освободи меня от этого!
Почему она преследует его? Он встал и открыл дверь, прислонившись к косяку. Снова шел дождь. Он устало прикрыл глаза. Он не молился уже много дней.
— Я буду глупцом, если вернусь, — произнес он громко. — Глупцом. — Он посмотрел в темное, плачущее небо. — Но ведь Ты этого хочешь, Господь? И Ты не вернешь мне мир до тех пор, пока я не сделаю этого?
Он взглянул в небеса тяжелым взглядом и почесал затылок.
— Я не представляю, что хорошего может из этого выйти, но я вернусь, Господь. Мне все это не слишком нравится, но я сделаю то, что Ты хочешь. — Когда он снова лег, то спал глубоким сном, без сновидений и кошмаров — впервые за долгое время.
Утром на небе не было ни облачка. Михаил загрузил повозку и хлестнул лошадей.
Когда, наконец, ближе к вечеру, он подъехал к «Дворцу Парадиза», то заметил, что окно в комнате Ангелочка плотно зашторено. Он почувствовал острую боль в груди. Скорее всего, она работает.
«Боже, Ты сказал, чтобы я исполнил Твою волю, и я стараюсь изо всех сил. Неужели это должно причинять столько боли? Мне нужна женщина, и я ждал избранную Тобой. Почему Ты дал мне это? Почему я опять приехал в этот вертеп, а сердце готово выскочить из груди? Она ведь не желает иметь со мной ничего общего!»
Ссутулившись, он продолжил свой путь, решив сначала уладить практическую сторону дела. Чтобы войти к ней, нужно золото. Подъехав к магазину Хотшильда, он спрыгнул с повозки и быстро вбежал по ступенькам. В окне висела табличка: «Закрыто». Не обращая на это внимания, Михаил громко постучал. Изнутри раздался голос Хотшильда. Он разразился отборным потоком ругательств, которые могли бы смутить даже бывалого моряка. Когда он все же открыл дверь, его гнев моментально исчез.
— Михаил! Ты! Где ты был? У меня все закончилось несколько недель назад, а тебя все нет и нет… — Небритый, полупьяный, в незаправленной рубахе, Иосиф вышел на улицу и заглянул в повозку. — Полная. Слава небесам! Мне все равно, даже если там жуки и гниль. Беру все, что ты привез.
— Ты из тех, с кем мне нравится иметь дело, — сказал Михаил, слегка улыбнувшись. Он поставил ящики один на другой и стал заносить их по два. — Но ты ужасно выглядишь. Ты болен?
Иосиф мрачно усмехнулся. — Слишком много пил. Ты торопишься? Может, поговорим?
— Сегодня не могу.
— Собираешься все потратить во «Дворце»? Это одна из самых больших мужских проблем, не так ли? Нужда в женщине…
Челюсти Михаила сжались.
— С каких пор ты стал разбираться в моих личных проблемах?
— Как будто это трудно понять: ты тогда приехал, а через четыре дня я опять видел тебя в городе. — Хотшильд взглянул на Михаила, тихо присвистнул и сменил тему. — У нас тут была забастовка — в трех милях вверх по реке. — Он рассказал подробности. — Увеличилась добыча золотого песка, поэтому я могу поднять цены.
Михаил принес последний ящик и пристроил его в угол. Цена на Ангелочка, скорее всего, тоже выросла.
Хотшильд расплатился. Почесал начинающий седеть висок. Обычно Михаил вел себя по–дружески, но сегодня был настроен иначе и выглядел мрачным.
— Приобрел стадо?
— Нет еще. — Все золото, с таким трудом заработанное, он потратил на визиты к Ангелочку. Михаил ссыпал золото в кисет.
— Ходят слухи, что Ангелочек временно прекратила работать, — сообщил Иосиф.
Звук этого имени захватил все его внимание. Михаила как будто ударили в грудь. — Она заработала отпуск?
Иосиф приподнял бровь. Это не было похоже на Михаила. Наверное, что–то с ним случилось. Покачав головой, Иосиф криво усмехнулся.
— Забудь, что я сказал о ней, ладно?
Он проводил Михаила до двери и смотрел, как тот запрыгивает в повозку.
— В городе в прошлую среду появился священнослужитель. Если хочешь послушать, он проповедует в салоне «Золотой самородок».
Михаил думал об Ангелочке. Взял в руки вожжи.
— Увидимся через пару недель.
— Ты бы лучше дал лошадям отдохнуть. Похоже, ты гнал что есть силы.
— Сейчас поставлю их в конюшни. — Поглубже надвинув шляпу, он поехал вниз по Главной улице. Одна взятка и короткий разговор, и сегодня же он встретится с Ангелочком. Он оставил двух измотанных лошадей и повозку у Макферсона, пошел в центр города и снял комнату в гостинице рядом с «Дворцом Парадиза».
