— Коли речь идет о дружбе, — Ренган широко улыбнулся, — то ладно. Если твой епископ отвалит три сотни… пятерка твоя.
— Не мало ли? И еще неизвестно, что у тебя за длань. — Викарию явно показалось мало пяти монет. — Может, ерунда какая-то.
— На вот, погляди, — Ренган извлек и протянул собеседнику сверток, — только осторожно. Не привлекай внимания.
Пока священник разворачивал пелены и оглядывал со всех сторон Ренганов трофей, горец налил пива в обе кружки и взял свою. Фомас изучал обрубок минут пять, затем наконец объявил:
— Никогда не встречал ничего подобного. Видны кости, жилы, это, несомненно, нетленные останки!.. Да, здорово, прямо как камень! Где ты их взял? Только не ври, что руке двести лет.
— Почему двести? — Ренган испугался, что человечки в голове книгочея сейчас каким-то образом уличат его в обмане.
— А потому, — теперь Фомас светился торжеством, — что блаженный Гэрфин принял мученическую смерть от рук твоих земляков двести с небольшим лет назад, а этой ладони — и года нет. Видишь, как кости срублены, вот! Края острые, не затупились, как должно было произойти за двести лет.
— Ха, эти честные мощи пролежали в забытом храме без движения. Ладно, десять крон — твои. По рукам?
— По рукам, — вздохнул викарий, неохотно возвращая реликвию и поднимая кружку.
На следующий день Ренган выспался как следует и в трапезную спустился ближе к полудню. У Фомаса, по расчетам горца, было достаточно времени, чтобы взбудоражить епископа сообщением о вновь обретенной реликвии и убедить прелата в необходимости купить длань блаженного Гэрфина. Горец позавтракал и удобно расположился на любимом месте в углу. Оглядел пустой зал, откинулся на спинку стула и задремал. Мерт сегодня был неразговорчив и молча скучал за стойкой, посетителей собралось даже меньше, чем вчера. Около часа пополудни скрипнула дверь и в пустой зал, осторожно ступая, вошел невзрачный священник. Озираясь, прошагал к стойке и тихо заговорил, обращаясь к Мерту:
— Благословение на этот дом… Здесь ли остановился некто Ренган, северянин?
— Я здесь! — Солдат встал и подошел к стойке. — Это я, Ренган Ар-Аррах. Для чего я понадобился вам, святой отец?
По заинтересованному лицу Мерта было видно, что кабатчику тоже любопытно, но священник ответил только:
— Мне велено пригласить вас, сын мой, в канцелярию его священства епископа по делу, суть которого вам известна. Благоволите следовать за мной.
Ренган кивнул, одернул куртку и направился следом за посланцем к выходу. Мерт, раздосадованный тем, что ничего не смог разузнать, тяжело вздохнул и налил себе полкружечки пива. Оставалось надеяться, что Ренган расскажет что-нибудь по возвращении.
На улицах Бредигена было людно, грязно и шумно, как всегда. Ренган шагал на полшага позади провожатого и внимательно озирался по сторонам. На оживленной улице рослый горец чувствовал себя немного неловко и время от времени придерживал рукоять меча, чтобы не сбить кого-нибудь с ног ножнами. Разумеется, двуручник он оставил в «Короне Эвелара», вооружившись более подходящим к случаю мечом, но суетливые бредигенцы так и норовили подвернуться под руку. Это свойство горожан всегда раздражало Ренгана. Спутник солдата за всю дорогу не проронил ни слова, ловко лавируя в толпе.
В резиденции епископа Ренгана проводили в комнату с узкими скамьями вдоль стен, предваряющую канцелярию. На скамьях сидели просители, должники, какие-то торговцы, имевшие с епископом дела. Ренган не захотел опускаться на низенькую неудобную скамью и остался на ногах. Минуты тянулись, иногда распахивалась дверь, и кого-то из ожидающей публики приглашали пройти в канцелярию. Время от времени посетители, чье дело было решено, проходили наружу — иногда они выглядели довольными, но чаще сердиты или огорчены. Один — должно быть, несостоятельный должник — удалился рыдая. Ар-Аррах, глядя на него, брезгливо поморщился. Таких людей горец не понимал.
Ждать пришлось не меньше получаса, но Ренгану были известны здешние порядки, и он не беспокоился. К тому же Фомас позаботится, чтоб об Ар-Аррахе не забыли.
Наконец позвали и Ренгана. Оказывается, за дверью было не помещение, как предполагал горец, а коридор. Вслед за молчаливым клириком солдат прошел мимо нескольких дверей. Перед очередной провожатый остановился и, приоткрыв створки, впустил Ренгана. Наемник вошел и поклонился. За столом напротив двери восседал сам епископ Мериген, толстый, румяный, осанистый. Фомас, сидящий рядом с прелатом на низеньком табурете, казался карликом. Третий священник молча ссутулился за маленьким столиком в углу и помалкивал, уткнувшись в толстую книгу.
— Итак, сын мой, — сразу перешел к делу епископ, — брат Фомас утверждает, что тебе посчастливилось доставить с Севера удивительную реликвию. Вместо ответа Ренган подошел к столу и с новым поклоном — не деревенщина какая-то он, обхождение понимает — молча выложил перед священниками свой трофей.
Фомас торопливо размотал покровы и извлек отсеченную руку Сведущего. Отмытая дочиста от вековых напластований спекшейся крови жертв, реликвия в самом деле выглядела очень внушительно, можно даже сказать, изящно. Тонкие удлиненные пальцы с обломанными ногтями правильной формы — словно высечены резцом искуснейшего мастера, но вряд ли на свете сыщется хоть один скульптор, способный передать свойства плоти настолько тщательно — рука казалась живой. Епископ тут же принялся вертеть трофей в пухлых пальцах — разглядывал, мял, пробовал на твердость ногтем. Никогда прежде почтенному прелату не доводилось встречаться с подобным чудом.
— И сколько же ты желаешь, — тщательно скрывая пробудившуюся алчность, спросил Мериген, — получить за… это?
— Триста крон, — коротко отозвался солдат.
Епископ нахмурился, должно быть, хотел начать торг. Фомас, привстав, торопливо зашептал ему на ухо:
— Ваше священство, это же варвар, дикарь. Такие, как он, и погубили блаженного Гэрфина. Разве он понимает? Если он сказал триста — значит, не уступит. Поверьте, ваше священство, уж я-то его знаю!
— Триста крон, — повторил Ренган. — Я знаю, где мне дадут за длань Гэрфина именно столько. Когда б не Фомас, который уговорил подождать, триста крон уже лежали бы у меня в кармане.
С этими словами горец сделал шаг к столу и протянул руку к реликвии, будто намереваясь отобрать ее прямо из рук Меригена. Тот проворно убрал отсеченную руку со стола и прижал к груди.
— Я согласен, сын мой, — объявил толстяк. И бросил третьему клирику: — Брат Вигиль, отсчитай триста крон этому доброму человеку. К сожалению, мне некогда, я приглашен нынче его светлостью на обед… Заканчивайте без меня.
Шурша мантией, епископ поднялся, оба клирика тут же встали. Когда Мериген вышел, Фомас украдкой подмигнул горцу. Тот невозмутимо прошел в угол, и брат Вигиль, так и не поднявший на гостя глаз, принялся выкладывать перед собой на стол серебряные монеты по десять крон. Ренган подвигал блестящие кругляшки к себе и составлял столбиками. Дважды он требовал заменить монету, показавшуюся ему легковесной, клирик безропотно подчинялся. Наконец торг был окончен, Ренган развернул на пальце перстень, украшенный печаткой с гербом, и приложил к расписке. Принимая полоску пергамента, Вигиль впервые глянул на солдата — коротко и очень недобро. Во всяком случае, Ренгану взгляд казначея не понравился.
