И на вот этом-то из Чиновой головы единым духом вымелось всё, не имеющее прямого отношения к стремительному пощёлкиванию контакторных сенсоров и к выстраивающимся на экране шпалерам значков мэшинлэнгва.
Кажется, дважды или трижды дёргался блокшив (плевать; изображение уже совсем перестало коверкаться под это дёрганье, а на остальное нам опереться хоботом); кажется, трижды или четырежды подкрадывался, засматривал через плечо Изверов (тоже плевать: всё едино ни шиша не поймёт, а если и поймёт, то хрена с два упомнит)…
Наконец дело было сделано. Ну, почти: оставалось ещё дождаться, пока чиф-комп домучает свою часть работы и слепит оба куска в один шедевр передовой хакерской мысли. Минута-другая, не больше – на дисплее судороги процентовки выполнения операции стремительно близились к сотне. И Чинова способность воспринимать окружающее восстановилась в полном объёме.
Обнаружилось, например, что в рубке горит свет. Настоящий. Тёплый и яркий. До того тёплый и яркий, что в Чиновой голове даже трепыхнулось оптимистичное подозреньице: уж не было ли всё предыдущее гаденькой заморочкой под названием «учебная тревога»?! Окрылённый студент обернулся, вознамерившись было требовать объяснений у господина линкор-капитана, да так и замер с вывернутой шеей и приоткрытым ртом.
Господин линкор-капитан изволил стоять в расслабленно-небрежной позе, привалясь к стене и устремив пооловянневший взгляд на нечто, взгляду простого смертного не доступное. А ещё господин линкор-капитан, оказывается, вполголоса напевал. То есть Чин, конечно, пение услыхал не вдруг; Чин, конечно, слышал близкое пение и до того, как вздумал нашаривать взглядом аса практической космонавтики. Но ему (Чину) даже в голову не пришло заинтересоваться, откуда оно доносится. Мало, что ли, в рубке динамиков… И точно так же еще мгновенье назад в Чинову голову не могло бы вкрасться, будто ас, ветеран, линкор-капитан, голодный удав и прочее, объединённое собирательным названьем «Изверов», может обладать вполне профессионально поставленным голосом.
Прощая нам безумственные шалости
Жизнь нас не отпускает до сих пор,
Хотя частенько от беззубой старости
Нам ворожила залпами вупор.
И мы всё бесшабашней нарываемся,
Но поддавки со смертью нам не в честь:
Мы, жить привыкнув, крепко сомневаемся,
Что можем нашей жизни надоесть.
Перехватив взгляд Чинарёва, Изверг, похоже, смутился. Смущение по-Изверговски вылилось в совершенно волчий оскал и задиристый вопрос:
– Чего таращишься? Думаешь, исключительно только хакерам дозволяется иметь… как это… разносторонние увлечения?
Чин смолчал, лишь произвёл бровями некое движенье, трудно переложимое на слова.
– Ты, кстати, удосужился заметить, что у нас опять горит свет? – Изверов продолжал камуфлировать замешательство, и поэтому голос его был наредкость злобен и неприятен. – Знаешь, что это значит?
Чин отвернулся (шея затекла до ломящей боли, а охоты играть в стоика отчего-то не было никакой). Экс-космоволк воспринял его поступок по-своему:
– Не знаешь… Так вот: экономящий режим кончился. Начался аварийный. По мнению автора алярм-программы спасаться удобней при качественном освещении. И подыхать – тоже. А экономить всё равно уже почти нечего.
Снова тряхнуло; снова в попытке что-то там доложить панически взвизгнул комп.
Изверг не без труда подавил зевок и сообщил:
– Следующего удара мы с тобой уже не заметим. Понял? Тогда изволь-ка поторопиться.
И тут же, словно бы дождавшись заветного руководящего слова, дисплей победоносно всысветил огромное «100%».
– Is done. Ваш выход, учитель!
Чин хотел сказать это браво и одновременно насмешливо, как полагается говорить видавшему любые виды тёртому мужику в минуты – эка невидаль! – смертельной опасности.
Хотел, но не смог.
Потому что именно теперь вдруг разом, с головой ухнул в тёмный, душный, отвратительный страх. Потому что именно теперь с непрошибаемой ясностью осознал: последняя надежда, последний выдуманный Извергом шанс расчитан на то, что милостивица-судьба послала им в противники идиотов. А судьба не бывает щедра на милости, как не бывает и придурков на службе Лиги – это-то Чин в свои двадцать с коротким хвостиком лет знал крепче, чем дважды два.
А ещё он вдруг понял, почему старый мудрый Изверг с самого начала всего этого сумасшествия ведёт себя ТАК (ну, будто бы действительно теперь самое главное – не заснуть). Нет, ас космонавтики вряд ли жалел неопытного сопляка. Просто неопытный сопляк был нужен ему работоспособным, а не… а не таким, как сейчас.
Увы, Виктор Борисыч, подиссякло эффективностью ваше лекарство. И тут же, почуяв слабину, лавиной обрушилось на дуреющего студента почти физическое ощущенье чёрной вымороженной пустоты там, за обшивкой полусписанного в утиль экс-геройского корабля – вселенски самоуверенной и вселенски же беспощадной пустоты, выжидающей лишь какой-нибудь ерундовины, предлога, повода какого-нибудь, чтоб единым духом сглотнуть затхлый тараканий мирок блокшива семь-семнадцать. С натужным стенаньем поддадутся, вспучатся переборки, суетливым гадючьём ринутся по ним извивистые трещины, мелькнёт в разломах бахрома оборванных проводов, шлангов, бездонная мешанина ледяных звёздных игл и ледяного мрака – мелькнёт всё это и сгинет в круговерти грязно-белых пушистых хлопьев, которыми обернётся воющий от ужаса, удирающий воздух… И весь этот стон-вой-треск до почти полной неслышимости забьёт мокрые отвратительные хлопки…
…Вводная лекция по дисциплине с зуболомным названием «Теория и практика обеспечения жизнедеятельности экипажей космических аппаратов». Лектор – сухощавый, похожий на дон-Кихота фрегат-капитан Буш с копьеподобной указкой в руках. Демонстрационный стенд: маленький стеклянный сосуд, в нём белая мышь, микрофон, что-то ещё; рядом – гигантский керамопластовый бак, к которому мышиное обиталище подсоединено трубкой с отсечным клапаном. Лекторский голос – бесстрастный, скучающий: «Этот примитивный опыт поможет вам раз и навсегда уяснить подлинное отношение космоса к любому живому организму. Здесь (коротко подстриженные ногти торкаются в стекло) нормальное атмосферное давление. Здесь (указка звучно щёлкает по керамопласту) вакуум. Прошу наблюдать…» Лекторская рука неторопливо тянется к клапану…
Студент Чинарёв сидел в первом ряду. Он хорошо видел всё – до того самого мига, когда под резкое «чмок!» стекло сделалось равномерно красным и непрозрачным.
И теперь практикант Чинарёв последние недопарализованные отблески умения мыслить тратил на отчаянное самоутешенье: деструкторный удар по беззащитному кораблю – это ерунда, это нестрашно. Это – сразу на атомы… на электроны… вдрызг… безо всяких там…
Чин даже позабыл освободить Изверову место перед контактором. Впрочем, хоть бы и не забыл – всё равно не успел бы. Бравый экс-космоволк в два шага оказался рядом и… Это уже мгновением позже студиоз сообразил, что Изверг прямо сходу плюхнулся задом на правый подлокотник и опёрся рукой на левый. А сразу Чин понял только одно: он (Чин то есть) почему-то вдруг оказался у Виктор Борисыча под мышкой. Скрюченным оказался, вдавленным в кряхтящие от натуги амортизаторы и напрочь обездвиженным – разве только моргать ещё более-менее удавалось. Ну, и дышать. Слегка.
