Кроме взрывателя, в пластит был воткнут конец детонационного шнура. Всё по-дилетантски, но если бы пластит рванул, шнур наверняка бы сработал.
– Командир, здесь холодный.
Прежде чем осмотреть найденный труп, мы быстро пробежались по отсекам. Люки в переборках были открыты настежь – все, кроме последнего. Он тоже был заминирован – крайне неаккуратно…
Мертвец сидел, прислонившись лопатками к стене и свалив голову набок. Ноги его, почему-то босые, были раскинуты, левая рука лежала на полу, правая – на животе. За указательный палец правой зацепился скобой маленький пистолет ПСМ. Выстрел был произведён в рот. Судя по следам на стене, это случилось дня два-три назад. Судя по виду трупа – прошло всего два-три часа. Даже с поправкой на низкую температуру в помещении…
Я подозвал дока и указал ему на несообразность. Док обещал подумать.
Одет убитый был в тёмно-синий с наплечниками свитер военного образца и пожарные брезентовые брюки. На шее висел латунный жетон с выбитым номером. Обойма пистолета была пуста.
Один из наших инженеров, пояснил док, разглядывая жетон. Миша. Жаль…
А потом я нашёл, куда шли детонационные шнуры.
Это была ещё более дилетантская бомба, но и она должна была рвануть. С вероятностью пятьдесят на пятьдесят. А рванув, она могла пробить солидную дыру в стене (килограмма четыре пластита и шесть толовых шашек по двести граммов – в замкнутом пространстве это серьёзно), и тогда в помещение стальной струёй ударит вода, мгновенно круша всё. И по взорванным люкам попадёт в обе лифтовые шахты.
В общем, инженер Миша намерен был уничтожить лабораторию, если кто-то попытается оттуда выйти наружу. Или же проникнуть снаружи…
Я снял запалы и убрал взрывчатку. Если инженер, наверняка знающий уязвимые места этой конструкции, поместил её здесь – значит, надлежит переместить её на другое место. И разукрупнить.
Делая это, я поймал себя на том, что более поганого настроения у меня не было давно. Даже тогда, когда я узнал о приговоре врачей…
Одно радовало: лифт работал.
46.
Я по мере возможностей обследовал кабину и доступную часть шахты – но здесь инженер Миша умелых ручек явно не прикладывал, люк в потолке кабины не открывали много лет, а мусор с потолка не убирали никогда. Бывает же такое: долбанное разгильдяйство радует и успокаивает…
В общем, я мог просто по мусору написать пальцем: «Проверено, мин нет». И это с большой долей вероятности оказалось бы правдой.
В общем, мы решили ехать на лифте. Я решил.
– А интересно, – сказал Скиф в пространство, – если командир группы проковырял дырку в противогазе, бойцам это сделать можно?
– Нет, – сказал я. И снял маску вообще.
Я выдрал клапан ещё на спуске. Я понял, что если не сделаю этого, то сдохну. Всё-таки что-то у меня в мозгах начинало мешать жить. (Раньше я на физике загнал бы всех моих. За исключением Пая. Ну и со Скифом мы были бы наравне. Когда он в форме, конечно.) Но я думал, что снаружи увидеть, что клапан выдран, нельзя. Оказывается, можно.
(Потом я сообразил: увидеть нельзя, но можно услышать.)
Впрочем, Скиф теперь далеко не всегда бывает в форме…
До перехода в «Мангуст» он состоял в спецназе ГРУ и боевую карьеру начал в Афганистане, когда наши друзья добивали там талибов, а мы кое-что подчищали по углам. Всего у него было три десятка ходок в тылы противника – в Афгане, в Чечне, в Катаре, в Йемене, где-то ещё. Он был дважды ранен, дважды его представляли к Герою и дважды Героя не давали; Героя он получил уже в «Мангусте», но его практически тут же и разжаловали на фиг. В общем, достоинства Скифа были прямыми продолжениями его собственных недостатков… ну, или наоборот.
В спецназе им давали боевые амфетамины, а эта дрянь многим подсаживает печень. Нельзя сказать, что у Скифа процесс зашёл далеко, но пить ему много нельзя, жирное есть нельзя, да и выдыхается он последнее время довольно быстро – как боксёр после доброго хука по корпусу. Конечно, Скиф это скрывает, в поликлинической карточке всё в ажуре, но год назад его видели у Ванг Тона – это такой целитель-травник, очень дорогой и очень известный.
Я его и видел. Засёк, когда ходил за очередным пакетиком зелья для Лисы. Он меня не заметил тогда…
(На самом деле заметил, но решил, что я там на операции – Ванг Тон баловался с запрещёнными реликтовыми травками, – и быстро смылся.)
Лисе Ванг Тон помог, причём именно так, как обещал: её перестало неудержимо тянуть на спиртное, хотя при этом она могла пить. Если хотела. А могла не пить. Если не хотела. В общем, полный контроль.
Другое дело, что характер у Лисы от этого не улучшился, а скорее наоборот…
Но это уже лирика.
Лифт шёл почти бесшумно, только какая-то хрень ритмично и тихо, как часовая пружинка, щёлкала сбоку. На табло менялись цифры, начались, по-моему, с «75» и теперь уменьшались, я глазами показал на них доку, и тот пожал плечами: не знаю. Не метры, не этажи…
Фест шмыгал носом. Вероятно, ему требовалась понюшка. Или уколоться. Или ещё чего.
Потерпит.
Я не так либерален, как наше правительство. Оно решило победить наркомафию, само продавая гражданам оттитрованные чистые наркотики. Никакой химии, никаких вредных примесей. Схватился поп за яйца…
То есть с концепцией я согласен. Другое дело, что начинать следовало лет двадцать назад. Это же как с сухим законом. Все запреты – только на пользу бутлеггерам.
Так что Фест потерпит. Док развернёт лабораторию, которую тащит с собой, проверит воздух, проверит нас – вот тогда и рассмотрим. А пока пусть носят противогаз. Оно дисциплинирует.
Когда на табло загорелось «20», лифт остановился. Двери раздвинулись. Взрыва не произошло.
47.
Помещение, куда выходили двери лифта, было залито ярким молочно-белым светом. Стены на высоту роста покрывали пластиковые панели светло-зелёного цвета, выше шла грубая белая краска – такую я видел, пожалуй, только на кораблях. Потолок был реечный, с гнёздами точечных светильников; горели не все. Пол цвета красно-фиолетовой грязи истошно блестел, а в углу, как раз напротив лифта, старательно урчал и ёрзал автомат-полотёр. Слева и справа на стенах висели белые железные ящики; все дверцы были распахнуты. Помещение, видимо, имело форму буквы «Г» – влево открывалось какое-то тёмное пространство. Пай бесшумно скользнул к углу, подал знак: свободно. Мы двинулись следом.
Дальше было две железных двери со скруглёнными углами и длинными рычажными ручками – как у холодильных камер. Одна вела прямо, другая – налево. На правой был от руки кистью выведен знак молнии.
