Федор запустил руку в карман и вытащил подарок не к ночи будь упомянутой тетки. Несмотря на хрупкий вид, фиговина достаточно стойко перенесла походные условия, оставалось только проверить работоспособность артефакта. Федор потер лампу рукавом, потом подышал на нее, но похоже было, что принцип работы осветительных приборов несколько изменился с тех пор, когда о них писали сказки.
Карапуз почесал в затылке и пробормотал:
— Калима-Валима, Сим-Селябим, Ахалай-Малахай, Ляськи-масяськи, как там, блин, еще?
Израсходовав весь набор имеющихся знаний по управлению магическими предметами, раздосадованный Федор пошел по единственно верному пути настоящего ламера — шваркнул девайс об стенку, отчего тот засветился вдруг ярким синим светом.
Федор заозирался по сторонам и тут же заорал от ужаса — в нескольких шагах за его спиной стояла высокая тетка в халате. Лицо тетки закрывала марлевая повязка, из-под шапочки с вышитым красным крестом выбивалась прядь волос, а в руке тетка держала шприц, наполненный золотистой жидкостью.
Внимательно оглядев карапуза с ног до головы, медичка поманила бедолагу пальчиком, украшенным старательно наманикюренным ноготком. В другой ситуации подросток, возможно, гораздо больше внимания уделил бы и этому ноготку, и не слишком существенной длине халатика, но сейчас Федор загипнотизированно пялился на то, как медленно-медленно катится по игле маслянистая капля.
Повинуясь непонятным рефлексам, карапуз маханул лампой, ослепив страшную тетку, и отступил назад, спотыкаясь о какой-то хлам, что тут же помогло ему растянуться на полу. Шустро простучали каблучки, и медсестричка склонилась над Федором — в глазах ее плавала улыбка, но карапуз не был готов любезничать, вместо этого он мазанул пятерней прямо по руке, сжимавшей шприц, и, вывернувшись, вскочил на ноги, принявшись петлять по коридору, то и дело спотыкаясь и поскальзываясь на мокром полу.
Назойливая обладательница десятисантиметровых каблуков и не менее внушительного бю… шприца не отставала от прыткого пациента, несколько раз едва не ухватив шалуна за воротник. Федор же, демонстрируя крайнюю степень «негалантности», что было сил отбивался от притязаний докучливой медсестры. На его стороне были молодой задор, хамство и… не слишком приспособленные для бега каблучки.
Впрочем, тетка сохраняла олимпийское спокойствие совершенно не зря — Федор не удосужился проявить хоть каплю внимания к указателям на стенах, сообщавшим, что коридор, по которому он спасается бегством, ведет его прямиком в «Процедурную».
Однако оценить собственную ошибку карапуз смог, только когда оказался в тупике перед единственной дверью. Влетев в кабинет, он заметался меж диковинных аппаратов и приборов в поисках выхода, покуда его внимание не привлек высокий лежак с толстенными ремнями поперек матраса, над которым была укреплена огромная воронка. Недолго думая, он залез под лежак, затаив дыхание.
Скрипнула дверь, острые каблучки принялись буравить запуганный мозг карапуза, кругами приближаясь к его укрытию, — он мог наблюдать, как стройные ножки, затянутые в колготки-сеточку, перемещаются по кабинету в изящных лакированных туфельках кричащего красного цвета. Внезапно они остановились буквально в метре от затаившегося карапуза, наступила тишина, нарушаемая лишь капающей где-то водой, и ласковый голос произнес:
— Зайка моя, я твой пальчик!!!
Заревев от ужаса, Федор подкатился под ноги своей преследовательнице и, повинуясь каким-то непонятным инстинктам… укусил аппетитную ножку. Раздался пронзительный женский визг, а моментально прочухавшийся карапуз вскочил на лежак и, воспользовавшись замешательством своей преследовательницы, выпрыгнул в открытое окно.
Падать оказалось невысоко, да к тому же под окном удачно расположилась клумба, которая успешно спасла подрастающий организм от черепно-мозговых травм, которые, впрочем, тут же принялся причинять Федору… Голый.
Свалившийся невесть откуда хмырь напрыгнул на едва очухавшегося после падения карапуза и принялся почем зря мутузить несостоявшегося пациента:
— Ты зачем хамил тете Соне? Зачем лампочку включал? Ты что, не знаешь, что моча мутнеет на свету и теряет свои лечебные свойства?
Федор, которому побои обычно шли на пользу, оклемался довольно-таки быстро и так же быстро перевел дохлого хмыря в партер, принявшись колошматить Голого по мордасам, покуда тот не принялся просить пощады:
— Да я-то здесь при чем? Свет включать нечестно! Это нарушение режима и рекомендаций Минздрава! Пожалуются на тебя главврачу, и вылетишь из санатория без больничного листа!!!
Федор наконец отпустил задыхающегося хмыря и сам рухнул на землю, стараясь утихомирить рвущийся из груди «пламенный мотор». Едва отдышавшись, он заявил хмырю, старательно изображающему невинно убиенного:
— Шмыга, я больше лечиться не хочу. Мне надо в мордовскую домну. И ты меня туда отведешь.
Несмотря на понятную слабость во всем теле, он решительно поднялся на ноги, принявшись отряхивать с себя куски земли, налипшей на одежду после удачного приземления в клумбу и поединка со хмырем.
Голый, не прекращавший всем своим видом давить на жалость, тем не менее внимательно следил за карапузом и, дождавшись, покуда тот повернется к нему спиной, ловко запрыгнул на него сверху, вцепляясь грязной пятерней в волосы:
— Тогда чур я на тебе поеду!
Не ожидавший такой подлянки Федор рухнул набок и в обнимку с крепко висевшим на нем хмырем-прилипалой кубарем скатился по пологому склону, уходившему прочь от санаторных корпусов.
«Веселая горка» заканчивалась прямо на краю скалы, и когда-то территорию санатория ограждал забор, от которого нынче остались только бетонные столбы, в один из которых на собственное счастье и загремел по касательной карапуз. Получив жестким ребром в живот, Федор на несколько минут лишился дыхания, но ему повезло куда больше, чем Голому, — от удара тот соскользнул-таки с карапуза и отправился прямиком в пропасть, оставив на память о себе знаменито-альпинистское «У бляааааааааааа», постепенно растаявшее где-то далеко внизу.
Глядя на бездонный «путь Карлито», Федор постепенно приходил в себя, покуда не нашел в себе силы прекратить созерцание и отползти-таки в сторону. Шатаясь, словно пьяный, он поднялся на карачки, держась за торчавшую из земли хилую елку, после чего его благополучно стошнило. Подняв голову, карапуз злобно посмотрел сначала на здание санатория, потом на пропасть за спиной и зашипел от бессилья:
— Блин, как вы меня задолбали. Пошли вы все! — погрозил он кулаком кому-то невидимому и, рухнув под вечнозеленое растение, попытался потерять сознание.
Мир вокруг стал приобретать приятные глазу краски: солнышко грело спину, а ухо щекотал теплый мох, но сознание почему-то не покидало Федора, или все же покидало — сообразить он не успел, однако голос почудившейся ему Электродрели звучал в его голове, словно колокол:
— Ты колечко взял, дурачок, тебе с ним и париться. Вставай, балбес… почки застудишь!
