Книга Всего один поцелуй - София Нэш

— В Португалии соты были цилиндрическими, из коры пробкового дерева и покрытые глиной. Возможно, я сделаю несколько на пробу.

— Как хочешь, — осторожно ответила Джорджиана. По крайней мере, о пчелах они могли говорить относительно спокойно.

Напряженная атмосфера не рассеялась. Они продолжили воровать мед у сонных пчел.

— Возможно, — произнес Куинн, — ты могла бы рассказать мне больше о пчеловодстве.

Слава Богу, он решил углубиться в эту тему, чтобы заполнить паузу в разговоре.

— Я думаю, ты уже знаешь о разделении труда в улье, — начала Джорджиана.

— Разве не сказал Шекспир: «Так трудятся пчелы, создания, что людную страну порядку мудрому природы учат»[1]?

— Они живут в своем, превосходно организованном мире. Есть рабочие пчелы — все самки, разумеется, — которые собирают мед и пыльцу и ухаживают за личинками. Самцы — трутни — абсолютно ничего не делают. Они только… — Она резко оборвала объяснение и смущенно засмеялась. Когда же она научится думать, перед тем как говорить?

— Ну, нет. Ты, похоже, дошла до самого интересного. Говори, или… — В его глазах плясали веселые искорки, которые она помнила с детства.

— Сдается мне, это пустая угроза — даже ты наверняка знаешь достаточно, чтобы не совершать резких движений и рисковать гневом тысячи пчел. Но, так уж и быть, я скажу тебе. — Она рассмеялась: — Откровенно говоря, ты этого заслуживаешь. Трутни не делают ничего, только напиваются нектаром.

— И все? Или ты стесняешься сказать правду? — Он прищурился и лукаво посмотрел на нее.

И вдруг она поняла — он и так знает все о пчеловодстве. Возможно, даже больше, чем она. А она знала многое.

— Почему бы в таком случае тебе не рассказать, что знаешь ты? — тихо спросила Джорджиана.

— Трутни сопровождают королеву в ее… брачном путешествии, если можно так выразиться. И, поступая так, они жертвуют своими жизнями. — Его голос опустился до шепота: — Я думаю им можно простить легкое злоупотребление нектаром, не так ли?

Было очевидно, что сейчас он уже говорит совсем не о пчелах. Она резко выпрямилась. Он знал. Он откуда-то знал о Тони и о том, что случилось в ночь свадьбы.

Ей нужно сейчас же уйти. Забыв о правилах, она сорвала перчатки. Пчелы поднялись и недовольно зажужжали.

Она быстро пошла от улья, не оглядываясь, и почувствовала боль от укуса на внутренней стороне локтя. Джорджиана побежала, почти не слыша громыхания рамок позади и голоса, неотступно преследовавшего ее в мечтах уже почти два десятка лет.

У нее за спиной, в высокой траве, раздавались шаги. Она знала, что выглядит глупо, но не могла собраться с духом, остановиться и встретиться с Куинном лицом к лицу. Она круто повернула и вошла в сарай, где хранилось сено.

Сладкий запах сухого клевера витал в воздухе, и в единственном луче света, падавшем из дверей, кружилась пыль. На косяке появилась его рука, и он впрыгнул внутрь, тяжело дыша.

— Что это еще было? — спросил он, не восстановив дыхание.

— Думаю, ты знаешь, — ответила она, чувствуя душевную муку.

— Мне показалось, ты неверно истолковала мои слова. Я боюсь спросить, не связано ли это как-то с твоим браком. Я не хотел причинить тебе боль. Джорджиана, позволь мне осмотреть твою руку.

Она опустила взгляд на свой локоть.

— Я чувствую себя прекрасно, — произнесла она.

— Совершенно очевидно, что это не так. — Он протянул руку, но остановился, не коснувшись Джорджианы.

— Я хочу, чтобы ты исчез, — прошептала она:

— Откуда? — медленно спросил Куинн. — Отсюда? С этого сеновала? Или из Пенроуза?

— Отсюда. Разумеется, я не в том положении, чтобы просить тебя покинуть Пенроуз. Я уже говорила тебе — мне не нужен этот глупый титул. Я просто хочу, чтобы вы все оставили меня в покое. — Она замолчала.

— Как умер Энтони? — тихо спросил он.

Помоги ей Господь, она знала, что не сможет сдержаться. Она расскажет о том, о чем клялась не рассказывать никогда.

— В моих объятиях, — ответила она. Боль плескалась в ее глазах, таких темных, что они казались черными в тени сеновала. Ее губы горестно скривились. — Он много выпил, празднуя нашу свадьбу, и, вероятно, курил свой ужасный опиум. И потом выпил еще. Мы уединились, и вмешалась его мать, и… и потом она ушла, и мы… — Джорджиана закрыла глаза. Куинн видел, как она пытается собраться. — И он умер. В моих объятиях. Я не могла пошевелиться, не могла сдвинуть его с себя. И потом я не могла оживить его. Я думаю, его подвело сердце. Вот так. Теперь ты все знаешь. Ведь именно это ты хотел узнать с самого приезда сюда, не так ли? Теперь ты можешь наконец прекратить свои проклятые расспросы. Тебе больше не нужно притворяться добрым и заботливым, чтобы через секунду стать чужим и неприступным.

— Прости, Джорджиана. — Куинн чувствовал себя подлецом. — Я не хотел причинить тебе боль — наоборот. Я должен знать хотя бы затем, чтобы помочь тебе избежать скандала. Никто не верит в придуманную тобой историю, будто он подавился и умер во время позднего ужина.

— Ты хочешь, чтобы я во всеуслышание объявила, что он умер, занимаясь со мной любовью? Он стал бы посмешищем. — Ее голос стал высоким от волнения. — А меня прозвали бы Черной Вдовой — как ту паучиху. Августина Фелпс, помнишь ее? Она шипела за моей спиной на похоронах. «Насекомое, которое спаривается, а потом убивает» — так она говорила обо мне.

— Я прекращу расследование, — глухо произнес Куинн. — Немедленно.

Она потерла локоть.

Он шагнул к ней, и она с тревогой посмотрела на него.

— Ты должна была сказать мне, Джорджиана. Сразу. Почему ты мне не доверяла?

— А почему ты не доверяешь мне? — прошептала она.

Он пристально посмотрел на нее и подвел к свету. Крошечное жало виднелось под нежной покрасневшей кожей ее руки. Вытащив его, он поднял взгляд на ее застывшее, печальное лицо.

— Вероятно, потому, что у меня была возможность убедиться — некоторые женщины похожи на пчел. Они жалят, защищая себя.

— И гибнут, защищаясь, — заметила она.

Он нежно коснулся ее щеки.

— Полагаю, мы оба знаем — противоборство одинаково опасно и для пчелы, и для пчеловода.