Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
— А где отец? — спросила она, чуть отстранившись от матери.
— Папа уехал в город несколько часов назад.
— Зачем? — обиженно спросила Ольга, доставая из багажника машины свои вещи.
— Вызвали его. Какое‑то срочное собрание всех офицеров. Сама вот гадаю, что могло случиться, так вдруг.
Дочь уловила в ее голосе тревогу и не стала расспрашивать дальше, хотя в душе шевельнулся червячок обиды… Ну вызвали, — значит, надо… подумала она, стараясь не обращать внимания на неприятное известие. Не хотелось портить такой вечер мелкими недоразумениями, — она ведь знала, отец ее любит и тоже наверняка переживает, что пришлось уехать, не повидав дочь в такой значимый для всей семьи вечер.
— Ну ладно, мам, пойдем в дом… — Она взяла ее за руку, и на душе сразу вновь потеплело. — Кстати, а Воронин Сережа не заходил?.. — как бы между прочим спросила она, поднимаясь по ступенькам крыльца.
— Ну как же… Заходил, часа два назад. Тебя спрашивал. Стройный такой, вытянулся, возмужал в своем училище. Прямо не узнать соседского шалопая.
Ольга довольно кивнула. Поднявшись на крыльцо, она остановилась, прежде чем войти в дом, и вдруг внутри что‑то шевельнулось — не то предчувствие, не то просто страх.
Ночь наступала какая‑то темная, недобрая…
* * *
Выход за пределы Солнечной системы и война с колониями показали нам, насколько сильна и одновременно слаба наша техника. Нельзя умалчивать тот факт, что мы стали заложниками чрезвычайной мощи собственных космических кораблей. Они оказались очень грубым, слишком эффективным орудием уничтожения.
События на Дабоге, который превратился в мертвый кусок радиоактивного льда, послужили впечатляющим уроком.
Стирать миры — разве в этом виделась задача покорения колоний? Что толку от господства в космическом пространстве, если мы не в состоянии захватить самое ценное — жизненное пространство очеловеченных планет? Мы инициировали Вторую волну Экспансии не затем, чтобы уничтожать, а с целью покорять. В этом виделся смысл войны с колониями — эволюционной войны за обладание столь необходимым жизненным пространством.
На Дабоге все получилось с точностью до наоборот… Но отчаянное, варварское сопротивление этой колонии дало нам в руки мощнейшее оружие для продвижения вперед. Болезненное поражение наших десантных подразделений на поверхности Дабога обернулось технической победой — мы получили наглядный пример, урок и теперь знаем наземный аналог нашим космическим крейсерам. Шагающие агротехнические машины Дабога, должным образом модифицированные, доведенные до ума земными сервоинженерами, — вот тот клинок, который будет отковываться на иных мирах, пока не обретет прочности стали, способной хирургическим путем вырезать злокачественные опухоли сопротивления. И тогда десятки новых планет откроются наконец для граждан Альянса.
Как бы ни были жестоки отдельные эпизоды этого противостояния, оно неизбежно. Мы не можем ждать — ибо погибнем. Маховик войны раскручен, и никто уже не сможет остановить движение человеческих масс, великого переселения народов, какого еще не знала история цивилизации…
(Джон Уинстон Хаммер, опубликованные дневники).
* * *
В президентском дворце, расположившемся посреди центрального городского парка столицы Кассии — Александрийска, этот вечер тоже выдался нервным и хлопотным.
По широким мраморным ступеням парадного входа то и дело сновали посыльные, парковочная площадка оказалась полна машин, — люди, которые прибывали и прибывали по нескольку человек и поодиночке, все носили форму, и в их взглядах не было в этот вечер обычного спокойствия.
Николай Андреевич Полвин приехал около девяти вечера. Войдя в зал, он чуть задержался у порога, разыскивая глазами кого‑нибудь из адъютантов и при этом машинально похлопывая стиснутыми в правой руке белоснежными перчатками по ладони левой. Как и все остальные, он находился в полном недоумении. К тому же Николай Андреевич оказался крайне расстроен нежданным вызовом в столицу — завтра у дочери наступал день ее рождения, а он вынужден быть тут, как назло…
Раздражительность — дурное подспорье. Взгляд Полвина обошел зал, заполненный людскими водоворотами, блеском и нудным позвякиванием носимого без привычки именного холодного оружия, задержался у развилки лестниц и, не найдя ничего примечательного в людской толпе, вернулся был, ко входу, как вдруг один из офицеров заметил Полвина и громко, перекрывая гомон десятков голосов, воскликнул:
— Николай Андреевич! Сколько лет!..
Полвин обернулся на этот зычный голос, и его черты вдруг дрогнули, смягчились, когда он узнал спешащего к нему офицера.
— Лозин! Вадим Петрович! — радостно воскликнул он, шагнув навстречу. Да ты какими судьбами? — искренне удивился Николай Андреевич, обнимая капитана. — Я ведь слышал, ты где‑то на юге, воюешь с сельвой! — произнес он, слегка отстранившись.
— Да вот, Николай, все одним миром мазаны, — вытащили прямо из сельвы. — Произнес он, лаская слух Николая Андреевича особым выговором родных мест. — Часом, не знаешь, что стряслось, откуда срочность такая? спросил Лозин.
— Нет, — откровенно признался Полвин. — Сам в затруднении. Да бог с ним, сейчас узнаем. Ты лучше скажи, как сам? Семья? Андрюшка? — осыпал он вопросами друга юности, увлекая того к стене, прочь от толпы.
— Да что я… — белозубо улыбнулся капитан. — В корчевщики записался, правильно ты слышал. Катюша корит — говорит, годы, мол, не те, от семьи бежишь, я слушаю, да знай свое. Прикипел, не могу без нее… без этой адовой сельвы. Знаешь, каждый день под завязку живешь, — не то она тебя, не то ты.
— Ну уж… прям не можешь?
— Представь, Николай, не могу. Если честно, — боюсь работу бросать, ведь Катюша, она у меня умница, прозорливая, — годы‑то действительно не те. — Лозин говорил, знакомо улыбаясь краешком губ, а Полвин слушал, испытывая при этом странное, прямо живительное дыхание времени, словно ветерком потянуло из прошлого, — кадетской юности, первой любви…
— Боюсь на завалинке осесть, брюшком обрасти… — продолжал тем временем капитан. — Дома‑то оно, ясно, лучше. Андрюшка, внучок, растет, уже девятый годок шалопаю. — Лозин улыбнулся, и его взгляд просветлел. Любил он внука, видно было по всему. — А ты как, Коля? — вдруг спохватился он. Олюшка твоя уже, наверно, выросла совсем? Где она?
— Да разминулся я с ней, — со вздохом признался Николай Андреевич. Домой должна была сегодня вернуться, завтра ей двадцать, а меня вот, видишь, вызвали…
— Двадцать? — с уважением переспросил Вадим. — Да, неприятно, конечно. Выходит, не ты посвящать ее будешь? Или перенесешь?
— Да нельзя переносить, ты же знаешь, нехорошо это, — с сожалением ответил Полвин. — Хоть к потеряла смысл традиция, превратилась в ритуал но все равно, — обидно. Пришлось попросить Лисецкого, — помнишь, может, Кирилла? Ну как, он ведь третий человек в Совете, забыл?
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
