Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
Я кивнула. Она передала мне бумажный стаканчик и помогла схватить губами соломинку. Втягивая теплую воду, я чувствовала себя слабой и беспомощной. Сейчас именно Лидия, твердой рукой державшая стаканчик, была кормилицей.
Я откинулась на подушки и поняла, что хочу задать ей тысячу вопросов. Почему она передумала и вернулась? Когда забронировала билеты и кто за них заплатил? Как успела так сильно похудеть? Заболела или специально морила себя голодом?
Но самый важный вопрос: как далеко она собирается зайти, чтобы доказать свою самостоятельность и «непринадлежность» ко мне? Я была готова отпустить дочь во взрослое плавание на ее условиях. Но когда же она поймет, что для этого не нужно со мной бороться?
В результате сил у меня хватило только на «Когда ты прилетела?». Глупый вопрос, но мой мозг по-прежнему напоминал желе.
– Несколько часов назад. Я приехала сюда из аэропорта.
Рукава на ногах зашипели. Сознание снова окутала мутная пелена.
– Можно я еще спою? – тихо спросила Лидия.
Я была против. Не хотела, чтобы медсестры над нами смеялись. Они должны быть на нашей стороне, а не считать семьей чудиков.
Мама с папой воспитывали нас в традициях англиканской церкви, но в больничной анкете я поставила галочку в графе «атеист». Когда благообразная санитарка заглянула ко мне в палату и спросила, не хочу ли я помолиться перед операцией, я отказалась. Улыбка, перекосившая ее лицо, показала, что она немало часов провела перед зеркалом, репетируя сочувствие.
Но я слишком устала, чтобы объяснять это Лидии. И просто кивнула. Мэй улыбнулась и сказала, что вернется через пару минут.
Дочь села в кресло, закрыла глаза и выдохнула. Сперва я почувствовала себя неуютно. Она пела на совершенно незнакомом языке. Эти слова могли означать что угодно. И все же в них ощущалась благожелательность. И они, несомненно, были важны для Лидии. Она верила, что это больше чем просто звуки. Я позволила пению омыть меня, подобно волнам на пляже… И уснула.
Я спала бы целыми днями, если бы кто-нибудь мне разрешил. Но Мэй будила меня каждые полчаса, чтобы проверить показатели, и залезала под рубашку, чтобы пощупать пульс в новой груди. Ночью у меня понизилось давление и поднялась температура. А я хотела только спать. Повернувшись к темному окну, я смотрела на Лидию. Она сидела неподвижно, выпрямив спину. Ее не нужно было подбадривать или развлекать. Она медитировала.
Казалось, эта ночь никогда не закончится. Я отчаянно мечтала о сне. Ближе к рассвету мне представилось, будто я военнопленный и солдаты тычут в меня копьями, едва я закрываю глаза. Каждый раз я проверяла, на месте ли Лидия. Молчаливая, неподвижная, она ни о чем не просила. Ее присутствие наполняло меня силой. Все сомнения по поводу того, любит ли меня дочь, таяли в сухом больничном воздухе.
Время в больнице течет по-другому. Внешний мир уплывает далеко-далеко. Подходит к концу ночная смена. Капли дождя бегут по стеклу, как черные бриллианты, но засухе все равно не видно конца и края. Темное небо постепенно выцветает и становится серым.
Больница медленно просыпается. Торопливые шаги, грохот подносов и болтовня медсестер прогоняют остатки ночи. Мимо моей палаты проносятся каталки с пациентами, тележки с едой и медицинское оборудование.
Неприветливая девушка из Восточной Европы приносит завтрак. Кукурузные хлопья в пластиковой чашке и чай в пакетиках. Поскольку руки и ноги у меня по-прежнему не работают, я не могу даже поднести ложку ко рту. На помощь приходит Лидия. Она кормит меня и придерживает чашку, пока я с шумом втягиваю чай.
Дочка выглядит усталой. Я говорю, чтобы она шла домой и отдыхала. Но в ответ Лидия только прижимается щекой к моей щеке. И тогда я вспоминаю, о чем хотела спросить ночью. Слова даются мне нелегко.
– Ты надолго вернулась?
Рукава на ногах с шипением выпускают воздух. Если Лидия уедет завтра, то разобьет мне сердце.
– Я буду рядом столько, сколько понадобится, – отвечает дочка.
Я падаю на подушки. Именно это я и хотела услышать.
В последующие дни моя палата постепенно заполнялась цветами. Я была очень благодарна родным и близким, которые их прислали. На огромной открытке, подписанной всеми женщинами из моей группы по йоге, почему-то был изображен сиамский котенок.
Подруги по несчастью, о которых рассказывала Мэри, не замедлили проявить себя. Они присылали открытки и электронные письма, а Филипп распечатывал их и приносил мне в больницу. Еще он рассказывал, что кто-то оставляет кастрюли с едой на пороге нашего дома.
В замкнутом мирке больничной палаты амбиции и дедлайны утратили какое-либо значение. Мастэктомия – лучший путь к осознанию того, что важнее всего любовь и доброта.
Сожалела ли я о чем-то? Да, конечно, но в основном о том, что слишком серьезно относилась к жизни, год за годом убеждая себя в том, что впереди еще будет время для веселья. Я провела бесчисленные часы, закрывшись от мира и склонившись над клавиатурой. Вместо того чтобы проживать жизнь, я о ней писала.
Лидия, Мэри, друзья, женщины из группы по йоге и читатели, принявшие мою беду близко к сердцу… иногда мне казалось, что все они собрались здесь, в палате. Их добрые пожелания и молитвы наполняли комнату. Это чувствовали даже медсестры.
– В вашей палате удивительная атмосфера. Так бы и просидела тут весь день, – сказала сестра Мэй, после чего добавила, что на голове у меня полный беспорядок.
Пока она копалась в моей сумочке с туалетными принадлежностями, я вдруг, к стыду своему, поняла, что забыла положить туда расческу. Сестра Мэй предложила купить ее в больничном магазине. И через несколько минут уже аккуратно причесывала меня. Воплощенная доброта. Поскольку я не могла ни сидеть, ни шевелить руками, о том, чтобы самой ухаживать за собой, и речи не шло.
Посетители. Я и ждала их, и боялась. Хотя Лидия часами сидела в моей палате, ее я посетителем не считала – с ней не нужно было разговаривать или что-то изображать. Дочь стала моим счастливым талисманом, одно ее присутствие наполняло меня надеждой и спокойствием. При ней я спокойно засыпала и не боялась показаться невежливой.
Я соскучилась по другим членам семьи, но не хотела, чтобы они видели меня в таком мумиеподобном состоянии, в окружении капельниц и пикающих аппаратов. И все же однажды вечером дверь в палату открылась. Роб и Шантель. Принесший минеральную воду и лаймы Роб прекрасно знал, что мне сейчас нужно. Он настроил кровать, убедился, что кнопка вызова медсестры находится в зоне досягаемости, и внимательно проверил уровень жидкости в капельнице. Во рту у меня было сухо, как в кошачьем лотке, так что минералка с долькой лайма пришлась как нельзя более кстати.
В палату регулярно заглядывал взволнованный Филипп. Гладил меня по голове, восхищался цветами и спрашивал, может ли он что-нибудь сделать. Лучшим подарком стало радио, которое муж принес из дома. Настроенное на волну классической музыки, оно наполняло палату мелодиями Баха, Бетховена и Моцарта. Музыканты и цветы – о чем еще может мечтать женщина?
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
