Атаман тут же вновь завладел кинжалом и бросил взгляд по сторонам, с облегчением, но в то же время и с неудовольствием отметив, что его друзья-разбойнички так и не успели заметить, что их предводитель секунду назад был на волоске от смерти.
– Ну и что же это такое важное? – подозрительно спросил он.
– Выборочный преобразователь, – как бы, между прочим, обронил Фрол. – Максим Николаевич, ваш Творец рассказал мне, где будет находиться прибор, которым он всех нас уменьшил, и показал, как им пользоваться, чтобы увеличить обратно.
– Врешь?! – выдохнул Никус.
– Он сказал, что ему недолго осталось жить, что типа вот-вот кони двинет. Но не хочет, чтобы мир за стеной перестал существовать. Сказал, что выбрал меня, как сильного человека, который способен занять его место.
– Но…
– Надо только забраться на стену, а там – дело техники.
– Ты все это придумал, – покачал головой Никус. Затем вспомнил, что держит кинжал, вновь поднес его к лицу Фрола, но тут же опустил. – Признайся, дружище, что ты все это придумал.
– Построить длинную-длинную лестницу вполне возможно, – не обращая внимания на производимые Никусом манипуляции, продолжал Фрол. – А еще можно сделать насыпь, или что-то типа односторонней пирамиды, по которой и добраться до самого верха. Максим Николаевич, прежде чем меня преобразовать, предоставил возможность посмотреть на мир за стеной сверху. Высота стены около метра. Для нас, уменьшенных, это, конечно, огромное расстояние, но если взяться за дело с умом…
– Но ты же врешь, врешь! – простонал Никус.
– Тебе действительно очень хочется, чтобы я оказался лжецом, дружище? – невозмутимо спросил Фрол.
– Атаман, наши возвращаются! – крикнул в это время один из разбойников.
– Никому больше об этом не говори! – предостерег атаман Фрола, прежде чем подняться. – Ни слова!
– Естественно, – согласился тот.
Разбойники возвращались с триумфом, и больше всех ликовал Ушац, – на лошади, которую он вел под уздцы, сидел связанный капитан Клюгк с окровавленной головой.
Глава десятая
Друг, наместник, кардинал
Его преосвященству кардиналу Манаю шел седьмой десяток. Большую часть жизни он провел в мире за стеной, и в этом мире его устраивало практически все. Он был могущественен; имел немалое количество вассалов, которые считали за великое благо служить в рядах кардинальской жандармерии; владел монастырем, на территории которого находилась нагревательная плита, обеспечивающая горячей пищей все Горное королевство; его просьбы-советы ни разу не были отклонены ни прежним, ни нынешним королями Горного королевства; владыки двух других государств мира за стеной – король Гурлий и князь Низлый, а также царица Гуща следовали его советам почти во всех делах, за исключением, разве что, военных.
И все это было потому, что кардинал Манай являлся в мире за стеной единственным мужчиной, которого Творец несколько раз преобразовывал обратно. Женщин Творец преобразовывал тоже, но лишь с единственной целью – использовать их исключительно, как покорных женщин.
С Манаем же Творец беседовал: узнавал о проблемах людей, которых вырвал из настоящего мира и перенес в мир, созданный им самим; объявлял законы и давал указания, которые преобразованные должны были неукоснительно соблюдать; но так же Творец выслушивал из уст кардинала просьбы, которые почти всегда выполнял. Другими словами, через Его преосвященство Творец говорил со всеми жителями мира за стеной. И это означало то, что кардинал Манай, и без того обладавший очень большой властью, можно сказать, стоял над законом.
И все-таки, все-таки…
Только одно не давало покоя кардиналу Манаю, только с одним не мог он смириться. С тем, что Творцом был не он сам – Артур Манаев, а его друг детства Максим Акиньшин.
Когда-то Артур и Максим жили в одном доме, на одной лестничной площадке третьего этажа, и двери их квартир были одна напротив другой. Они знали друг друга с раннего детства, то есть, сколько себя помнили. Вместе ходили в ясли и детский сад, учились в одной школе, читали одни книги, дрались с общими врагами, играли в одни игры…
Но была у них еще и самая любимая игра, в которую Артур и Максим играли только вдвоем, про которую никто, кроме них не знал, и которая называлась «война в пластилиновых человечков». Они лепили из пластилина солдатиков размером в треть спички, «вооружали» их отрезками проволоки, которые заменяли шпаги, кинжалы, мушкеты и другое оружие; лепили лошадей и повозки, в которых этих лошадей запрягали; строили-лепили замки и крепости, и на досках или кусках оргстекла появлялись пластилиновые города и горы, леса и реки…
А потом на полях сражений сталкивались две армии: за французскую играл император Артур, за английскую – фельдмаршал Максим. Они расставляли армии на дощечках, по очереди передвигали своих пластилиновых бойцов и по очереди стреляли по бойцам вражеским, то есть, плевались из специальных трубок иголками, утяжеленными все тем же пластилином.
Вообще-то у каждого было по несколько разных армий. Насмотревшись фильмов про индейцев, друзья лепили своих чинганчгуков и виннету, апачей, каманчей и бледнолицых, вооружали их томагавками, луками и винчестерами, после чего пластилиновые войны проходили посреди прерий и каньонов. Насмотревшись фильмы про спартанцев, даков и варваров, лепили соответственных героев, которые сражались соответствующим оружием… Но чаще всего отдавалось предпочтение эпохи мушкетеров. Оно и понятно, – Александр Дюма, Анн и Серж Голон и Артур Конан-Дойль были для ребят любимыми писателями, и похождения д(Артаньяна, Анжелики и бригадира Жерара перечитывались несчетное количество раз.
Эти игры-войны иногда длились часами. Ни у кого из друзей не бывало заметного преимущества, и исход сражений обычно оставался неясен до самого последнего выстрела. Согласно установленным правилам, победивший имел право забирать у проигравшего в плен определенное количество солдат. Затем использовать пленников в своих внутренних битвах, которые каждый у себя дома устраивал намного чаще, чем совместные, либо обменять на своих, тоже попавших в плен солдат, либо держать в тюрьмах, подвергать пыткам и даже казнить.
Именно эти пытки и казни маленьких пластилиновых солдатиков породили сначала обиды, а со временем привели к серьезной ссоре двух закадычных друзей. Однажды после очередного обмена пленными император Артур обнаружил на теле своего освобожденного любимого героя-мушкетера шрамы, оставленные раскаленной иголкой. Изуродованный солдатик противно вонял жженым пластилином, Артур же ненавидел этот запах. Он не остался в долгу и в следующий раз обошелся с плененным генералом вражеской армии с не меньшей жестокостью, правда, иголкой он его не прижигал, но исполосовал бритвенным лезвием с ног до головы, да еще и отрезал ногу. Месть фельдмаршала Максима не заставила себя ждать, и при следующем обмене пленными, Артур чуть не заплакал, глядя на освобожденных, но искалеченных воинов. С каждым разом маленьким солдатикам доставалось все больше и больше: пытки, отрезание конечностей, выкалывание глаз, затем – расстрелы, повешения, отрубания голов, распятия…
