Из открытого люка простиравшаяся внизу земля казалась бесконечным коричневато-красным ковром. Кое-где попадались сухие деревья, похожие на очески серой шерсти. Этот пейзаж красноречиво свидетельствовал о том, что в здешних местах одна крайность сменяет другую, и земля, настрадавшись от жестокой засухи, в одночасье погружается в бурные водные потоки. Беспощадный зной оставил на выжженной, кирпичного цвета почве незаживающие раны. Скалы тоже были вдоль и поперек изрезаны глубокими трещинами: это ночные заморозки проливали свой мучительный бальзам на дневные ожоги.
Больше часа назад вертолет пролетел над океанским побережьем. А дальше, за невысокими холмами, нависавшими над берегом, потянулась однообразная равнина, сухая и пустынная.
— Все, прибыли! — объявил один из солдат, пытаясь перекричать звук мотора, — Мы в нужном квадрате. Снижаемся!
Боевой вертолет напоминал тонкое дерево, увешанное тяжелыми плодами: со всех сторон из него торчали трубки, антенны, какие-то округлые предметы. Благодаря всему этому снаряжению он одновременно являл собой и своего рода живое существо, наделенное всеми возможными чувствами: зрением, слухом и обонянием, — и орудие смерти для всякого, кто станет его мишенью. Машина начала снижаться, по красному песку поползли все более заметные бороздки от ветра, поднятого вращающимся вертолетным винтом.
— Давай, парень! — проорал солдат пятому пассажиру, сжимавшему рюкзак, — покажи, что ты не лыком шит!
Остальные солдаты неловко улыбались. По правде говоря, хоть они и не привыкли обсуждать приказы, никому из них было не по душе то, что им предстояло совершить. Их учили вызволять своих заблудившихся или потерпевших поражение товарищей из самых опасных мест, и теперь солдатам казалось кощунственным поступить наоборот: бросить кого-то одного во враждебном окружении. Они поглядывали на беднягу с немым сочувствием, не в силах что-либо изменить. На этом пятом пассажире была не военная форма и даже не обычная гражданская одежда из терморегулируемых материалов. Его нарядили в старое барахло, какое можно было увидеть разве что в фильмах да на маскарадах, где изображали сцены из прошлого. Ткани состояли из переплетенных между собой нитей, и, если на них попадала вода, они изменяли цвет. На ногах у него были кожаные ботинки, которые весь экипаж ощупал с нескрываемым удивлением. Единственное, что можно было узнать без особого труда, так это рюкзак, хоть он и был старого образца. Военное снаряжение во все времена сохраняет неизменный, легко узнаваемый облик.
Покачиваясь, словно динозавр, и разбрызгивая грязь, вертолет коснулся земли сначала одним, затем другим колесом. Каждый знал, что ему надо делать, так что слова были ни к чему. Пассажир надел рюкзак на одно плечо и с улыбкой, которая плохо скрывала волнение, помахал рукой своим четырем спутникам. Потом он спрыгнул на землю, и его начищенные ботинки на десять сантиметров утонули в мягком грунте. Как только Байкал, низко пригнувшись, отбежал подальше от вращающегося винта, машина вновь поднялась в воздух и взяла курс в сторону моря.
Когда снова стало тихо, Байкал внимательно огляделся вокруг. Во время полета он, как и остальные, видел одну только землю. А приземлившись, обнаружил, что куда интереснее смотреть на небо. Утро еще только занималось, солнце на востоке карабкалось с облака на облако, еще бледные лучи его робко поглаживали огромные неподвижные тучи. Над их стальными латами реяло несколько кипенно-белых плюмажей. Земля под ногами этих чудовищ, казалось, служила ристалищем для их турниров. У Байкала, как бы он ни был одинок и потерян, возникло такое чувство, будто он своим вторжением нарушил покой великаньего семейства.
С самого рождения он жил в районах, где действовала, как ее официально именовали, «Программа климатической регуляции». Специальные магнитные установки, так называемые «пушки для разгона облаков», удерживали тучи на расстоянии. В течение всего года небо оставалось лазурным, каким в давние времена оно бывало весной над Тосканой, чей климат был взят в Глобалии за образец. Когда для поддержания гидрометрического баланса почв назревала необходимость в дожде, население предупреждали заранее, объявлялся выходной день, и все сидели по домам, пока снаружи проливались короткие и многоводные ливни.
А здесь Байкалу впервые в жизни открылась своевольная механика неба, предоставленного самому себе. Он долго не мог оторвать взгляда от сине-серых лугов, где свободно паслись белые стада. Красный цвет земли наводил на мысль о том, что солнце поднялось в небо прямо из ее глубин. Казалось, то была не заря нового дня, а заря времен. Байкал чувствовал себя первым человеком, пришедшим в этот мир, первым человеком, которому этот мир был дан во владение. И только донесшийся издалека крик заставил его прервать свой одинокий, безмятежный свадебный пир.
Во влажном воздухе похожий на кваканье крик звучал приглушенно. Это кричала большая птица, которая пролетала в небе, неуклюже взмахивая крыльями. Пустыня жила своей жизнью. Байкал встряхнулся, поднял сначала одну, потом другую ногу, пытаясь выбраться из топкой грязи, а потом зашагал вперед.
Накануне двое военных показали ему на экране карту той местности, куда его должны были высадить. Они подтвердили, что дальше он уже сам будет волен выбирать себе дорогу. Байкал направился на северо-запад, решив, что так меньше придется идти по пустыне. Он настроил свои новые спутниковые очки и, не медля, отправился в путь.
По дороге его переполняли странные чувства. За один миг он заново пережил все треволнения последних дней. В его побеге из зала для трекинга и этой высадке на неизвестном, пустынном плато было столько общего, что они как бы составляли единое целое. Казалось, все, что было между ними, ему просто приснилось. С той только разницей, что теперь он был один. Байкала захлестнула тоска по Кейт. Сейчас ему, как никогда, хотелось разыскать ее во что бы то ни стало. Иначе жизнь здесь теряла всякий смысл. Прожекты Рона Альтмана, его бредовые рассуждения о враге казались сплошным абсурдом. К тому же Байкал с трудом представлял себе, каким образом он, выброшенный посреди пустыни с одним только рюкзаком за плечами, пусть там и было все необходимое, мог представлять угрозу для Глобалии... Только в размягченном мозгу старика способны были зародиться подобные фантазии.
Южная почва быстро поглощает влагу, да и солнце все чаще выглядывало из-за туч, так что очень скоро земля совсем высохла. К концу утра Байкалу стали попадаться все более густые кусты, а время от времени и деревья. Это были высохшие акации, которые благодаря недавним дождям успели позеленеть и покрыться крошечными желтыми цветочками. Байкал уселся под одной из них и только тогда с удивлением почувствовал, как сильно он устал.
Наверняка он вначале шел слишком быстро, из-за отсутствия ориентиров трудно было рассчитать силы. Байкал спросил себя, уж не боится ли он, сам того не замечая.
Он открыл свой рюкзак и поставил на землю химическую горелку, но при виде веток, устилавших землю, передумал и развел небольшой костер. С сильно бьющимся сердцем и опасливо оглядываясь по сторонам он отломил ветку акации. Надо сказать, он уже давно не ломал веток на деревьях. Конечно, в детстве Байкал не раз проделывал это тайком, но теперь подобные вещи считались тяжким преступлением, и он больше не рисковал, зная, что наказание будет суровым. «Закон о защите жизни» требовал относиться с уважением к любому растению. Везде, где только что-нибудь произрастало, были установлены системы видеонаблюдения. В Глобалии, которая давно превратилась в огромный сад, человек, как потенциально опасный вид, находился под строгим надзором. К счастью, обществу вполне удавалось его контролировать.
