— Знаешь, Ира, об этом вот так просто, в двух словах, не поговоришь, — отвечаю, судорожно вглядываясь в дорогу. — Мы с тобой еще вернемся к этому разговору. Хочешь, завтра поговорим об этом?
— Хорошо, Артем, давай поговорим завтра.
Мне она кажется несколько смущенной или даже расстроенной, хотя еще пять минут назад смеялась моим шуткам. Надо бы поднять ей настроение. Только как это сделать? Совсем я не умею с женщинами обращаться. Ничего, это дело нехитрое — научусь. Правда, недавно я слышал выступление какого-то Нобелевского лауреата по химии, что ли, который сказал, что на свете все поддается изучению, кроме женщины. Но это он шутит, должно быть. Разве сложно бабу понять?
Мы уже у самого ее дома, моя машина плавно тормозит прямо перед блоком Иры. На манер джентльменов из американских сериалов, выскочив из своего лимузина, я галантно распахиваю перед ней дверь. Она с грациозностью поп-дивы подает мне руку и выбирается из машины с таким видом, будто у нее всю жизнь был личный шофер.
— Спасибо, благородный рыцарь, за вечернюю прогулку.
Она так хороша при бледном свете ламп, что я прерываю ее реверанс, впившись ей в губы.
* * *
А дома меня встречает не измученная ожиданиями мама, она давно отправилась спать, а нагрянувшая неожиданно бабуля. Она терпеливо дожидается на кухне любимого внучка, то есть меня, украсив прежде убогий стол — на двоих — блюдо, доверху набитым картошкой, которого хватило б на весь мой отряд. Какая же вкуснятина оказывается картошка в мундире, приправленная укропом, да ложечкой кукурузного масла, с двумя палочками сосисок и малосольными пупыристыми огурцами, бабушкиного производства. И все это — под добродушное ворчанье старушенции, у которой нет ничего на свете, кроме избушки на курьих ножках, моей матери — гордости всего семейства, потому как она единственная с дипломом и меня, ненасытного балбеса, но что ни говори, а уже настоящего командира. То-то еще будет, бабуля!
— Много двоек, должно быть, в четверти? — она домывает последнюю тарелку за мной. — А ведь последний год учишься в школе. Надумал, куда поступать будешь?
— Ни одной двойки, — чуть было не схватился за голову, мало мне мамы, которая ноет про институт, теперь еще и бабуля будет причитать.
— Ну и на том спасибо — она последний раз окидывает взглядом кухню, выискивая не порядок где, и, успокоившись идеальной чистотой, выключает свет. Мы отправляемся в постель, я в свою, а она к маме на кровать. Ее храп уже слышен и мне, а я еще немного ворочаюсь, отгоняя мысли об институте. Далась моим родичам эта шаражкина контора.
* * *
— Ты вокруг посмотри, что творится. Уже шагу ступить невозможно: всюду эти черномазые. Москва черт знает, во что превратилась, я уже не понимаю, где живу в России или в каком-нибудь Чуркестане.
Мы прогуливаемся по Тверской, так пожелала Ира. Она говорит, что если не спускаться в метро и не гулять в центре Москвы, забываешь, что живешь в столице. Потому что наша окраина больше похожа на городок в Подмосковье. Мне же не терпится объяснить ей, что столица меняет свое лицо из-за приезжих. Москва фактически оккупирована. А мы, коренные москвичи, превращаемся в меньшинство. Еще немного и нас рассуют по резервациям. Точь в точь так, как американцы когда-то поступили с аборигенами Америки — индейцами. Я вопросительно поглядываю на нее, стараясь уловить признаки одобрения. Голова у нее должна варить, ее фотка на школьной доске почета с первого класса висит.
— Ты что-то преувеличиваешь. И потом, это же невозможно отгородиться от всего мира. — Она сглатывает слюну, будто ей что-то мешает говорить, и продолжает. — И главное, Москва — столица России, а значит, здесь могут жить все: и татары, и буряты, и якуты. Все они граждане страны. Россияне.
— Ой, Ира, тебе в школе голову этим интернациональном вздором забили. Но ничего, мы с тобой обо всем этом еще не раз поговорим, и ты увидишь, что я прав. Россиянин — это совсем не то, что русский. Ты должна понимать между этими словами разницу. — Она ничего не отвечает, просто молчит. А с другой стороны — что плохого в том, что у нее свой взгляд на жизнь. Будет о чем поспорить. По мне — не спорить бы с нею, а вот так разглядывать ее личико под подающим снегом. Оно сейчас краше обычного…
Как это прекрасно — взять ее за руку, притянуть к себе и слушать ее болтовню о том, что пока не знает куда поступать — ей хочется на международные отношения, а родители настаивают, чтобы она стала врачом.
* * *
Хороший, однако, денек. Вот и по дороге в клуб на каждой стене расклеены наши листовки. Причем так, что захочешь — не оторвешь. Сам удостоверился. Когда очередь дойдет до нас, мы тоже не подкачаем! Молодец, Данька, на совесть постарались его ребята. Итак,
«ОБРАЩЕНИЕ ГРАЖДАН К ПРЕЗИДЕНТУ РФ Д.А. МЕДВЕДЕВУ
Уважаемый Дмитрий Анатольевич!
Не первый год как завершилась война в Чечне. Наш президент и Правительство, другие органы власти много сделали для возвращения Чеченской Республики к мирной жизни. Особая роль в этом принадлежит армии, мужественно выполнившей свой долг по восстановлению конституционного порядка на территории Российской Федерации. Поэтому мы хотим обратить Ваше внимание на вопиющую несправедливость, допущенную по отношению к офицерам Сергею Аракчееву и Евгению Худякову. Сергей Аракчеев, командир саперной роты, лейтенант дивизии им. Дзержинского (в/ч 3186,г. Реутов-3) и Евгений Худяков, командир роты разведчиков, лейтенант той же дивизии были дважды оправданы приговорами Северо-Кавказского окружного военного суда на основании вердикта присяжных заседателей по обвинению в убийстве трех жителей Чеченской Республики. Присяжные установили их полную непричастность к этому преступлению.
Для нас, как и для двух коллегий присяжных, невиновность Сергея Аракчеева и Евгения Худякова очевидна — ведь она подтверждается многочисленными доказательствами, среди которых показания почти тридцати свидетелей, приказы, заключения экспертиз и другие документы.
В ходе третьего процесса, проведенного уже без присяжных, одним судьей — и проведенного, на наш взгляд, крайне несправедливо — Сергей Аракчеев был приговорен к 15 годам лишения свободы, а Евгений Худяков — к 17 годам.
Мы считаем, что Верховный суд РФ, отменив оправдательные приговоры Сергею Аракчееву и Евгению Худякову, лишив их права на рассмотрение их дела судом присяжных, допустил в отношении них дискриминацию, фактически поставив военных, честно выполнявших свой долг в Чечне, в положение граждан второго сорта.
Для нас непонятно, почему военные, рисковавшие своей жизнью во имя мира и спокойствия в России, не имеют права на суд присяжных? Чем они хуже других граждан? И какая категория граждан следующей лишится права на суд присяжных?
Мы считаем, что произвольное лишение граждан нашей страны права на суд присяжных, вынесение им после двух оправданий жестокого обвинительного приговора, наносит ущерб престижу государства, авторитету судебной власти и ставит под сомнение принцип верховенства закона, провозглашенный в нашей стране.
