Ознакомительная версия. Доступно 49 страниц из 243
— Проводи наших гостей в чулан, в котором мы держим брюкву, — приказал Йорг. — Дай им соломы и ведро для нечистот. Есть они тоже будут там. А перед вечерней молитвой приведи ко мне того, который называет себя Сальвестро.
Подтянулись остальные монахи, потом пришли гребцы — они никак не могли отдышаться после недавних трудов и крутого подъема. Последними явились братья Флориан и Маттиас, сопровождавшие гиганта и его товарища. Ханс-Юрген сопроводил их к колодцу, где их раздели и несколько раз окатили водой с головы до ног. Без одежды великан казался еще больше. Рядом с ним его спутник выглядел слабаком. Хансу-Юргену трудно было разглядеть в нем того, кто напустил страху на весь остров. На что эти бродяги рассчитывали? Что надеялись найти на морском дне? Он подождал, пока они вытрутся и оденутся в чистое, и препроводил их через часовню и дортуар в пристроенный к кухне каменный чулан.
Кладовка для брюквы простиралась в ширину больше, чем в глубину, и была довольно высокой — в два человеческих роста. К задней стене были прикреплены решетки, на которых когда-то хранилась брюква: подобные паутине, эти полки поднимались до самого потолка. Все трое, один — в мимолетном замешательстве, другой — с покорностью, а третий — с привычным уже недоумением, приостановились в дверном проходе, потому что между дверью и полками едва хватало места, чтобы стоять прямо.
— Вы останетесь здесь, — сказал Ханс-Юрген. — Позже вам принесут солому и еду. Можете, если надо, оторвать эти полки.
Когда он направился назад в часовню, то за спиной у него раздались сначала неуверенные, а потом более решительные звуки, свидетельствовавшие о том, что крушение деревяшек началось.
Бернардо отодрал последнюю решетку, они прошли в глубь чулана и уселись на пол. Здесь пахло сухой гнилью и куриным пометом. И было почти совсем темно.
— Ничего! — наконец воскликнул Бернардо. — Как же так — ничего?
Сальвестро поднял на него отсутствующий взор.
— Не совсем ничего, — пробормотал он себе под нос.
— А что тогда? — спросил Бернардо.
Сальвестро не ответил. Он подсчитывал в уме: можно продать канат. Кажется, по субботам в Штеттине бывает ярмарка. Сегодня воскресенье. Надо вернуть Эвальду лодку и забрать в сарае башмак Бернардо. Амбары, дровяные сараи, пещеры, конюшни, биваки; приходилось ему ночевать и в лесах, под открытым небом. Теперь вот кладовка для брюквы. На протяжении всего пути от Прато они привыкали спать на земляном полу, но раньше двери были открыты и они видели хотя бы вязанки хвороста, утонувшее в грязи поле. Не такой уж роскошный вид, конечно. Но здесь, в этой темноте, да еще в мыслях полная сумятица… Да, вот ведь дела. Он ощупал шишку на голове, которая снова начала болеть. Бернардо поерзал, чтобы выпустить накопившиеся газы. Сальвестро глянул на товарища: тот ковырял пальцем землю и не смотрел на него.
— Тут неподалеку рынок, продадим канат, хватит на несколько вполне приличных ужинов. Это для начала.
Молчание.
— Слушай, Бернардо. Монахи выудили нас вовсе не для того, чтобы держать в чулане. Может, мы им тут нужны как работники. Так что сможем здесь перезимовать, а весной…
— Мне здесь не нравится, — отрезал Бернардо. — Мне здесь с самого начала не нравилось и сейчас тоже не нравится. — Он помолчал, подумал. — Дерьмовая дыра.
— Может, и дерьмовая, зато здесь есть и крыша, и стены…
— Тот рыбный сарай тоже был дерьмовой дырой. Мне все едино, там ты родился или еще где. Весь остров — дерьмо, и болото, в которое мы попали на материке, перед тем как перебраться сюда, — дерьмо, а сейчас мы в самом большом дерьме очутились…
Сальвестро безо всякого интереса слушал, как Бернардо перечислял пивнушки, деревни, придорожные харчевни и военные лагеря, служившие им приютом по мере бегства на север: одни он называл «дерьмовой дырой», другие — «настоящей дерьмовой дырой». Свой экскурс Бернардо начал с «того болота, в которое ты нас завел, когда мы только из Прато выбрались». В нем они провели первую ночь, распростершись на зыбкой трясине и слушая выкрики солдат из отряда полковника, которые обыскивали растительность вокруг топи; они не решались двинуться до самого рассвета, пока не разглядели относительно безопасной тропы; затем последовало перечисление всех ужасных схронов, где они прятались после того, как за ними бросилась в погоню целая деревня (как там она называлась? Ала? Или Серравалле? Еще до Тренто и уж точно еще до того, как начались горы…), а как им было не прятаться, если Бернардо спер в той деревне лебедя, и они забрались в силосную башню, и хотя башню трудно назвать дырой, все-таки, учитывая, что в башне той хранился навоз, она уж точно была дерьмовой… Сальвестро про себя отметил, что на сей раз характеристика, выданная его товарищем, себя оправдывала. Лебедь оказался восхитительным, хотя «дерьмо» в той конкретной «дерьмовой дыре» — будучи настоящим дерьмом, — придавало слабый, но неискоренимый аромат всему остальному: застарелому запаху пота, жиру, на котором они жарили птицу, крошкам, которые они, пытаясь стряхнуть с одежды, скорее втирали в нее, пивной пене, молоку… Поначалу молоко выглядит так невинно, но дай ему пару дней постоять на жаре, и вонять оно станет еще хуже, чем блевотина. Забавная это штука, молоко. А потом, много позже, — чертова селедка… И под воспоминаниями обо всех этих запахах — память о том, как пахла женщина из Прато. Тот запах впитывался в него, ее холодная, как у рыбы, плоть высасывала тепло из его плоти. Тот запах. Прато. Лучше не вспоминать.
Он снова прислушался: ламентации Бернардо набирали обороты, гиганта швыряло то на север, в Германию, то отбрасывало назад, в Италию, или наоборот, цизальпинские пастушьи хижины перемежались с крестьянскими домами Франконии, безымянные скопления лачуг — с грандиозными ярмарками Нордмарка, и в этом пересказе прослеживался их зигзагообразный путь на север, вот только у Бернардо были свои ориентиры: были ли они сыты? было ли им холодно? приходилось ли убегать? Голод, холод, собаки — все это в воображении Бернардо обретало гигантский размах. Для него же их путешествие было всего лишь бесконечным преодолением различных препятствий и неудобств. Товарищ его никогда по-настоящему не понимал, что они двигались к определенной цели, что их путь имел конечный смысл, и когда они наконец сошли с лодчонки, перевезшей их через Ахтервассер, и Сальвестро сказал, что, мол, все, прибыли, добрались наконец, Бернардо даже онемел от благодарности и удивления, словно ребенок, которому вручили подарок настолько грандиозный, что он не мог о нем и помыслить, а получив его, просто не знает, что с таким чудом делать. «Здорово, мы здесь! Мы наконец здесь!» — снова и снова восклицал он, пока они пробирались через остров к его северному берегу. «А теперь скажи мне, — твердил он, расплывшись в улыбке на берегу и глубоко вдыхая морской воздух, — где он, этот город?»
— …а Нюрнберг, Нюрнберг! Еще одна дерьмовая дыра…
Сальвестро ковырял в носу. Ради его собственного спасения, ради спасения их обоих — потому что он не знал, насколько далеко такой человек, как полковник, решит их преследовать, а значит, не мог знать и того, когда именно их бегство превратится в путешествие, а увалень Бернардо упрется и решит остановиться, — он, Сальвестро, просто опускал некоторые факты, иначе не из чего было бы свить веревку, при помощи которой он тащил Бернардо на север. Выбравшись из лощины, по которой шла дорога от Фрайбурга до Дрездена, он указал на спускавшуюся к реке долину и на высокие городские стены на том берегу: «Когда мы доберемся до острова, Винета будет примерно вот на таком расстоянии». Они остановились на окраине большой деревни, называвшейся Плауэн, и старик, давший им напиться, рассказал, что много-много лет назад деревня одолжила свое имя большому городу — мимо которого они прошли несколько дней назад, — да так и не получила его обратно. Старика это до крайности злило. Часом позже они перебрались через Эльбу и пошли по узким, запруженным народом улицам. «Примерно вот на таком расстоянии…» Он не лгал, но разве то, что он говорил, было правдой?
Ознакомительная версия. Доступно 49 страниц из 243
