сникла. Очень дорого, очень. Но надежды не теряла, всячески стараясь поддерживать в себе надежду, что однажды обязательно услышит голос любимого ей человека.
Длинными ночами, укачивая дочку, Наташа всё время думала. Как долго может продлиться любовь на расстоянии? Когда Давид уезжал, она умирала от боли, и надеялась только на то, что со временем будет легче. Не случилось. Она старалась, очень. Даже когда она похоронила отца и мать Давида, она всё равно продолжала надеяться, что Давида хоть что — то связывает с Россией. Хотя бы она. Но чем дольше она не могла с ним связаться, тем больше она понимала, что ему по сути, всё равно. Он уехал, и вычеркнул её из своей жизни. И как бы не старалась она «отмахнуть» эти мысли, у неё не получалось его простить. Обида накапливалась в ней, как мусор. И её всё труднее было проглотить. «Он бросил, он не хочет даже общаться, он её никогда не любил» — думала она.
Тем не менее, попытки связаться с ним, стало для Наташи «обязательным» заданием. Она периодически приезжала на квартиру к родителям Давида, и поливая цветы, или прибираясь в ней, заходила на почту Олега Ефимовича, чтобы отправить ему очередной «призыв» позвонить. Оставляла свой номер телефона, и писала, писала, писал, моля о звонке. Но он молчал.
Дочка подрастала, время бежало, потихоньку нужно было отдавать её в ясли. Наташа соскучилась по работе, и давно мечтала выйти с декретного, чтобы продолжить свою медицинскую практику. Саша пошёл на повышение, и его поставили начальником стройки. Он приносил хорошие деньги в дом, и семья ни в чём не нуждалась. Юля радовала всех своей рыжей копной волос, вздёрнутым носом и упрямым характером. Вовсю пыталась «калякать» и бегала по квартире, ни на минуту не останавливаясь. Всё наконец то было хорошо.
Глава 16
«Прости меня»
— Наталья Дмитриевна, Вас тут нотариус спрашивает, — влетая в ординаторскую, сказала медсестра Леночка, — просит зайти в отделение. Впускать?
— Какой такой павлин — мавлин? Я отродясь никого не жду. Тем более нотариуса, тем более за час до операции — сказала Наташа и улыбнулась, —
— зови нотариуса, а то у тебя хватит мозгов человека на улицу выставить, я тебя знаю. Медсестра убежала, и через две минуты зашла в ординаторскую с серьёзным мужчиной, который в руках держал значительного вида кожаную папку.
— Здравствуйте Наталья Дмитриевна, — сказал он, — меня зовут Павел Николаевич, я нотариус городского округа Астрахани, позвольте мне передать документы. Домашний адрес не знаем, пришлось Вас аж через министерство здравоохранение искать.
— Здравствуйте, — поздоровалась Наташа, — присаживайтесь пожалуйста, а Леночка нам чайку организует, да?
— Конечно, Наталья Дмитриевна, это я мигом — подпрыгнув, сказала Леночка, и выбежала за дверь.
Павел Николаевич внимательно осмотрел ординаторскую, и присел за стол к Наташе. Посмотрев на неё, он вытащил документы. Наташа внимательно следила за каждым его движением. Сердце выпрыгивало из груди, и она не могла справиться с волнением. Она уже догадывалась, судя по огромному конверту, который достал юрист, что весть будет из США. А там живёт только один близкий ей человек. И ей стало страшно.
— Наталья Дмитриевна, я пришёл к Вам с весточкой и документами из Америки. Давид Олегович Вам кем приходится? — спросил нотариус.
— Друг — хриплым голосом сказала Наташа.
— Я так понимаю, Вы давно его не видели, он эмигрировал в Америку, и связь оборвалась?
— Да, оборвалась. Я не получала от него вестей три года. Писала, много раз писала. Но не получала ответа. Вы пришли мне сказать, где он? Вы знаете, где он может быть? Не молчите пожалуйста, я уже напугана.
— Наталья Дмитриевна, мне жаль, что я пришёл Вам сказать эту весть. Я посторонний для вас человек, но уж так вышло…Давид Олегович умер в Нью-Йорке, в квартале Брайтон Бич. Я пришёл Вам передать письмо от него, и дарственную на квартиру, которая принадлежала его родителям. Насколько я знаю, Вы похоронили их, и он знал об этом. Четырёхкомнатная квартира в городе Астрахань, а также дача в Астраханской области, принадлежит теперь Вам. Это было официально оформлено в США, в посольстве. Мне передали документы уже после сделки.
Наташа горько плакала, уже не слыша юриста. Чёрная пелена боли перечеркнула всё, что могла перечеркнуть. Едва встав на ноги, она, опираясь на стул, начала «метаться» по помещению. В движении «смертельно раненой пантеры» она чувствовала себя лучше. В ходьбе, она могла ощущать, что боль ещё не убила её, а только сильно ранила. Но как же она была похожа на смерть…
Подписав все необходимые документы нотариусу, она получила их на руки, и попрощавшись, проводила его за дверь. Чай он пил уже с медсестрой, Наташа не смогла вытерпеть его присутствие более ни на минуту. Отработав операцию, она молча вызвала такси, и взяв документы, поехала на квартиру Давида. Его письмо, которое передал юрист, жгло ей пальцы, но его нужно было прочитать, иначе она не могла.
Войдя в квартиру, она села в любимое кресло Олега Ефимовича, и открыла пожелтевший конверт. Почерк Давида расплывался…Наташа плакала.
'Дорогая и любимая моя Наташенька!
Пишет тебе из далёкой Америки, твой непутёвый друг — Давид. Сколько бы не прошло времени, я вспоминаю тебя каждую минуту своей жизни. Нет ничего страшнее, чем осознавать то, что ты совершил самую страшную ошибку в своей жизни. Я покинул Родину, маму, папу и тебя. Но всё по порядку.
Я так и не стал медиком здесь. При всём уважении к здешней медицине, здесь нужно быть очень богатым, чтобы стать врачом. На каждом шагу нужны деньги, поэтому диплом свой, я так и не подтвердил. Работая уборщиком, я много не получал, и Соня, вместе с сыновьями, нашли другого папу. Я не осуждаю её, ни в коем случае. Она просто хотела другой жизни, а я предложить ей этого не мог. Когда она собрала чемоданы и покинула квартиру, я даже не плакал. Только жалел, что потратил на неё столько лет своей жизни, считая, что это правильно.
Твои письма я регулярно читал. О смерти папы и мамы узнал из газеты «Комсомольская правда», которая здесь у нас тоже продаётся. Горевал, оплакивал, и жалел, что не с тобой сейчас. Потому что догадывался, что все эти горести легли на твои плечи, и ты их мужественно перенесла. Писать и звонить тебе не стал, боясь
