автоматически отвечаю я, наблюдая, как Марек берет еду со шведского стола. Девушка ничего не получает, это совершенно ясно для меня. Ей разрешено держать его тарелку, как если бы это была самая великая милость. Все другое меня бы очень удивило. При этом, мне интересно, что он здесь делает. И почему он взял ее с собой.
— Знаешь, что я об этом думаю? Не по-людски это. Тем более, что для своих игр он явно использует женщин, которые не хотят идти по этому пути. Есть женщины, которые склонны к подобному, бесспорно, и, конечно, таких немало. Хардкорная сцена велика. Но если он выберет себе женщину оттуда, это не будет его так заводить. Он предпочитает брать что-то очень молодое, неопытное, разбирать на части и вжимать в форму, в которой он хочет ее видеть.
— Да, возможно.
Роберт задумчиво смотрит на меня и притягивает к себе. Я кладу голову ему на плечо, чувствую его запах и дышу.
— Это не мой мир, ты это знаешь. Я не требую от тебя того, чего ты не хочешь, что ты не готова дать.
— Да, я знаю. Спасибо, Роберт.
— Ты не должна благодарить меня, не за это. Никогда.
Я вижу, что он тоже наблюдает за Мареком, пока тот преспокойно ест, в то время как она стоит рядом с ним, на нетвердых ногах, чувствуя себя некомфортно, все еще с глазами на мокром месте, и послушно держит его тарелку.
— Что он здесь делает? — спрашиваю я, говоря это больше для себя, чем для Роберта.
— В какой отрасли он работает?
— Он… он работает в… о, боже… в Управлении строительного надзора…
— И, вероятно, поэтому он здесь. Он, должно быть, время от времени утверждал один из наших проектов. Хотя я не знаю его. Или он принадлежит к одному из бесчисленных клубов, членом которых является Арне.
Я ничего не говорю, закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Роберт поворачивает голову и целует меня в висок. Когда я снова открываю глаза, я вижу спутницу Марека, наблюдающую за нами. С тоской. Марек что-то говорит ей, и она сжимается, чуть не уронив тарелку.
— Она напугана.
— Да.
— Ты бы хотела быть с кем-то, кого действительно боишься?
— Нет.
— Ты боишься меня, Аллегра?
— Нет, совсем нет. Я создаю подобное впечатление?
— К счастью, нет. Ты солгала мне про Марека. О твоих отношениях с ним.
Я мысленно чертыхаюсь. У Роберта чертовски хорошая память о наших разговорах.
— Да, немного.
— Почему?
— Я не могу… говорить об этом. Это как… как стена в моей голове.
— Стена в голове? — спрашивает он, прижимая меня ближе к себе.
— Да. Так это чувствуется.
— И эта стена скрывает правду?
— Да, как-то так.
— Аллегра, ты построила эту стену или он?
— Он, — отвечаю я.
— Мудак, — рычит Роберт и встает. — Мы уходим. Я не хочу больше видеть этого ублюдка. И эту достойную жалости девушку тоже.
* * *
Мы прощаемся с Арне, который даже не спрашивает, почему мы уходим, благодарим его и всего несколько минут спустя садимся в машину Роберта. Он едет молча, и я тоже блуждаю в своих мыслях. Когда мы проезжаем половину пути, он поворачивает направо, и я вопросительно смотрю на него. Он только усмехается, и я начинаю хохотать, когда он заезжает на парковку.
Десять минут спустя он размахивает пакетиком перед моим носом и спрашивает:
— Кетчуп?
— Да. Всегда.
Мы сидим под зонтиком на открытой площадке между смеющимися детьми и ссорящимися парами, пьем кофе и едим картошку фри. Роберт расстегнул две верхние пуговицы своей рубашки и надел солнцезащитные очки.
— Я еще никогда не была так шикарно одета в «Макдональдсе», — говорю я.
— А я — да. Еще более шикарно. «Макдональдс» и фри — это своего рода противоядие для меня. Как только иду куда-нибудь супер шикарно поесть или куда-нибудь в так называемое светское общество, у меня возникает почти извращенное неудержимое желание зарулить в «храм быстрого питания» и съесть картошку фри. Чем хуже забегаловка, тем лучше.
— Ты ешь только картошку?
— Да. Только картофель фри. Эти гамбургеры-шмамбургеры — это не мое. Мне действительно нужно их сильно захотеть, это случается не часто. Раз в год.
Я задумчиво ем и пью свой кофе.
— У нее нет имени. Только номер.
На секунду я задумываюсь, кто это сказал. Я. О, Боже. Я произнесла это.
— Что, прости?
— Гм-м… ничего.
— Он нумерует их? Лишает их имени и дает им номер?
Я киваю, не в силах ничего сказать.
— Какой у тебя был номер, Аллегра?
Сглотнув, я глубоко дышу, беру картошку фри и рисую круги в озере кетчупа. Роберт ждет. Закрываю глаза, и будто наяву слышу голос Марека, его командный тон, приказы.
— Пятнадцать, — тихо говорю я, чувствуя, как в стене образуется трещина.
Глава 15
— Пятнадцать?
Я киваю.
— Расставание было… ужасным, — говорю я, прочищая горло. — Вот почему он так себя вел. Вот почему он так сказал. Он все еще хочет сделать мне больно. Мареку… очень нравилось мое сопротивление, и он был сильно расстроен, когда я ушла.
— Потому что этот жалкий ублюдок хотел тебя сломать. И был оскорблен, когда ты ушла, прежде чем он закончил с тобой. О, Боже, — Роберт фыркает, и я почти физически ощущаю его гнев, — меня от него тошнит! Какой же он грязный, паршивый засранец!
— Роберт… Я…
Я не могу сказать ему, что он не должен так говорить. Потому как в глубине души знаю, что это правда. Но также я не могу сказать, что он прав. Прошло так много лет, и я думала, что давно справилась с Мареком, но встреча с ним показала, что это не так.
— Тебе было трудно уходить?
— Да. Я внезапно… лишилась поддержки. Как в свободном падении. В течение трех лет я придерживалась все более и более строгих правил, имела твердо структурированный дневной и недельный распорядок. Первые несколько недель были очень тяжелыми, но потом я поняла, насколько вдруг стала свободной. И могу наслаждаться этой свободой. Через несколько месяцев я начала задумываться о том, чего же хочу, и начала… свой мир… открывать… творить.
Его рука лежит на моей, а другой он забирает смоченную в кетчупе картошку фри из моих пальцев и протягивает мне салфетку.
— Мы поговорим об этом позже. Не здесь. В защищенных рамках. Договорились?
— Что означает «защищенные рамки» для тебя?
— Что ты думаешь о своей кровати, приглушенном свете и телесном контакте со мной?
— В моей кровати?
— Мы можем пойти и ко
