прикажете транспортировать? Без денежного эквивалента трансформировать гонорар во что-либо полезное оказалось невозможно. Джевонс приводит этот пример в качестве доказательства крайней непрактичности бартера. И бог с ней, с Зели, ее случай все же анекдотичен, результат столкновения разных культур и эпох. Важнее то, что и в самых примитивных обществах неизбежно совпадение так называемого двойного бартера, когда садовник, чтобы получить сапоги, должен сначала выменять яблоки на пшеницу или еще что-нибудь, требующееся сапожнику. Ясно, что двойным бартером дело не всегда обойдется, иногда потребуется тройной или четверной обмен и так далее. Ситуация, кстати, до боли знакомая снабженцам эпохи застоя, которые вынуждены были рыскать по всему СССР в поисках партнеров по многостороннему обмену. Происходило такое положение от ущербности советских денег, не способных полностью выполнять товарообменную функцию (но об этом подробнее в главе, посвященной советскому рублю).
В советское время бартер помогал и внешней торговле. «Натуральный обмен» между странами «победившего социализма» и миром капитализма принял такие масштабы, что на Западе стали созывать регулярные научные конференции, посвященные этому методу экономической деятельности, публиковать аналитические работы на эту тему. Американский миллиардер Арманд Хаммер еще при Ленине выменивал продовольствие на пушнину, драгоценности и произведения искусства, а в брежневские времена строил целые заводы, беря плату готовой продукцией. СССР отдал права на торговлю водкой «Столичная» в Америке за «Пепси-колу». Хотя, честно говоря, особенно глубокой убежденности в необходимости этого продукта (пепси, а не водки!) для советского народа не было, но в условиях дефицита и железного занавеса и эта американская экзотика имела на родине победившего социализма грандиозный успех. «Леви Страус» очень выгодно поменялась с Венгрией. (Ох и завидовали мы венграм — знаменитые джинсы куда как лучше пепси — при всем уважении к этому напитку.) Польша обменивала сельскохозяйственные продукты на западные тракторы, как будто ей продукции «Россельмаша» было мало. Может быть, кое-кто из читателей этой книги вспомнит, как в результате таких обменов, когда в последний момент сорвалась некая стратегическая сделка с ФРГ, СССР вынужден был взять часть цены за газ ширпотребом. И вот волшебным образом в табачных киосках Москвы и некоторых других крупных городов вдруг появились небывало великолепные сигареты «Лорд», «НВ», «Астор»… Эти пачки были настолько ослепительно красивы, а сигареты так легки и вкусны по сравнению с «Новостью» или «Примой», что из-за них кое-кто из нас закурил в совсем нежном возрасте… Интересно, что ситуация повторится и в 90-е, при вполне полноценном, новом, конвертируемом внутри страны российском рубле. Нет, не с сигаретами, с ними проблем больше не будет, — а с натуральным обменом. Причина нового явления бартера была противоположного свойства. Если в СССР эпохи застоя денег у предприятий было сколько угодно, но в них не было необходимой силы, то теперь деньги-то были полноценные, да вот беда — их физически не хватало. Финансовую систему лихорадило, правительство стремилось предотвратить инфляцию, отказывалось включать печатный станок, а кредиты не работали. В этих условиях его величество бартер просто спас российскую экономику, позволил выжить целым отраслям промышленности, не говоря об отдельных предприятиях, и множеству обыкновенных людей не дал умереть с голоду. И других, менее драматических примеров можно найти сколько угодно.
Так что бартер, по-моему, тоже достоин всяческого уважения. Он существовал всегда, существует и поныне. Наверняка в жизни каждого из вас бывают ситуации натурального обмена. Вот в одной знакомой нам семье работа в саду — единственный товар, которым располагает младшая дочь. Ее она обменивает у собственных родителей методом бартера на разные необходимые ей товары и услуги — на другие ценности, другие стоимости. А во Франции вообще вошли в моду так называемые контрсервисы — вы оказываете услуги типа уборки помещения как добавку к арендной плате за слишком дорогие парижские квартиры. Ну а исторически… Даже между животными и насекомыми, да что там — между безмозглыми растениями! — уже существует что-то наподобие прямого натурального обмена. Но человек разумный сразу приносит с собой и поиск неких протоденег. Можно сказать, вся история мира — это история его «монетизации».
Примитивные, но ой непростые…
Зря вообще-то европейские путешественники так издевались над туземцами на всяких отдаленных материках и островах. За блестящие бусы какие-нибудь, дескать, массу по-настоящему ценных вещей можно было выменять. Одно слово: дикари! Просто как сороки какие-нибудь, которые тащат в гнездо любые блестящие предметы. Не понимая истинной ценности вещей. Но если бы на тех же самых умудренных англичан, немцев, французов, голландцев, испанцев посмотрели бы со стороны какие-нибудь инопланетяне, то могли бы тоже сказать: дикари! За кусочки блестящего металла, не имеющего никакого практического применения в повседневной жизни, готовы отдать все что угодно! Иногда даже — жизнь и душу свою. («Люди гибнут за металл!») Другое дело, что пришельцы были бы, надеюсь, более снисходительны, зная по собственному опыту, что все цивилизации проходят подобные неизбежные, ранние стадии товарно-денежных отношений. На других планетах эту роль наверняка играло какое-нибудь совсем другое вещество. Какой-нибудь редкий и ценный, переливающийся оттенками зеленого соляной раствор в прочных кремниевых сосудах или что-нибудь еще, для чего у нас и слов-то нет. Но в земных условиях золото и серебро подходили для этого дела почти идеально, потому что представляли из себя субстанцию, с одной стороны, достаточно редкую и трудно добываемую, а с другой — все-таки этих металлов в мире было достаточно много, чтобы они могли циркулировать и обеспечивать товарообмен в необходимых масштабах. И да, да! Еще и потому, что они блестели! (А следовательно, их можно было использовать как престижные украшения, как внешний признак богатства, состоятельности и социального успеха.) Но чем же в таком случае бусы хуже? Почему они не могут выполнять все те же функции в рамках какого-нибудь племени или племенного союза? Тоже по-своему блестят, глаз радуют… Чем золото-то лучше? Дело вкуса, знаете ли…
Во времена Наполеоновских войн огромной популярностью пользовались в Египте, к примеру, пуговицы с мундиров французских солдат. До такой степени, что в некоторых районах они стали превращаться в местную валюту, а сами солдаты часто ходили расхристанными, и это создавало серьезную дисциплинарную проблему. Считается, что всего каких-нибудь пятьсот лет назад еще две трети мира жили бартером. То есть натуральным обменом. Во многих местах он мирно сосуществовал с примитивными деньгами. Но попытки организовать торговлю в тех масштабах, как это было у индейцев майя, сталкивались при бартерной системе с чудовищными трудностями. Ведь, призывая реабилитировать бартер, я не хотел бы вдаваться в другую крайность. Конечно же, он далеко не всегда удобен — и дело не только в трудностях двойного (тройного, четвертного) обмена. В
