попытка. И снова в сторону.
Завадский медленно шагнул назад. А ты нестрашный, прозвучал в голове детский голосок Виктории. Совсем нестрашный.
Кто-то стоял позади, левее. Слышался осторожный шелест. Задрав морду, зверь шевелил туда носом, косил бешеными глазами.
– Уходи, медведко! – раздался сзади уверенный голос Антона, сопровождаемый каким-то стуком. – Не пужай! Ступай, родимый!
Медведь рыкнул, но уже не так жутко, мягко опустился на четыре лапы и чуть поразмыслив, сутулой горой посеменил по опушке, ломая ветки.
Завадский вздохнул. Ему казалось, что он разом похудел килограммов на десять и все ушло в чистую энергию, которую забрал с собой медведь.
А ведь спас, понял он, едва придя в чувство.
Антон вылезал из канавы с корягой в руке.
– Во-но як, братец, бывает. – Сказал он, щурясь вослед медведю.
Завадский утер дрожащей рукой лоб, посмотрел на пустынную дорогу и пошел туда. Антон двинулся следом.
Земля хранила следы нападения – взрытия конских копыт, бурые пятна, разметанная солома.
– Зачем они мертвых забрали?
– Живьем их полонили, Филипп. Саблей разбойник Потешку плашмя приложил, от гостиного Филина приглушило. Данилу изувечили. Нас токмо медвежик уберег.
– Зачем?
– Известно – в ясыри продать. Эх!
Завадский тихо выругался.
– Было бы болото… – Ответил Антон на его ругань.
– Далеко? Не найти их теперь?
– Худое дело, брат. Чай хорон лесной негли имеется да покамест за казачками в острог, минет день – пропадут.
Завадский посмотрел на Антона. Тот оттачивал ножом корягу, словно карандаш.
– Не будет никаких казачков.
– Знамо дело. – Протянул Антон, не глядя на Филиппа.
– Мы идем вдвоем.
– Идем…
– Ну? – зло сказал Завадский. – Кто из нас охотник?
Антон оторвал, наконец взгляд от коряги, посмотрел на Завадского, шмыгнул носом, и пошел по дороге.
***
Споро шел он впереди, шевеля смолистыми как у татарина усами. Взгляд его хмурый цеплялся за все подряд. У куста можжевельника остановился, сощурился на лесок и мотнув головой двинулся туда. Завадский шел следом, переняв у Антона занятие – на ходу стругал ветку.
Пока они углублялись в рощу, следуя по тайной разбойной тропе, даже Завадскому несложно было находить следы – вот конский навоз под кустом, вот сломанная ветка, вот – кровь на листьях. Но метров через двести, роща совсем поредела, следы растворились, и Завадский уже ни за что бы не понял, проезжала ли тут шайка Асташки с их обозом. Однако, для Антона, казалось, не было проблемой и теперь уверенно идти по следу. Он уже не так спешил, и хотя «мы пеши, они конны», он постоянно останавливался, приседал, вдумчиво оглядывал что-нибудь, а то и задирал голову, глядел в кроны. Один раз он пошел в сторону, потом назад. Завадский, не выпуская из рук поясного мешочка с часами, только сжимал зубы, но все же не удержался – спросил.
– То чужой след, моченый, а дождика с утра не было. – Пояснил Антон, продолжая шарить глазами вокруг.
Часы текли, смеркалось. Завадский со злостью думал о том, что в это время они должны были закончить дела с Мартемьяном и выдвинуться в обратный путь. А что теперь? Все шло прахом! Не будет оружия, не будет общины. Превратит Вассиан в мученическую гарь едва вздохнувшую от бесконечных невзгод деревеньку. Плевать старцу на нечеловеческие вопли, на сворачивающую от огня детскую кожу, на вскипающие легкие и мочевые пузыри. Отдаст огню Кирьяка с сыновьями, Федору с ребенком Данилы, и Капитошку. Да еще приправит это своим религиозным словесным поносом не ведая греха. О, неистребимы радетели пробудить от духовной комы человечество, сделав какую-нибудь очередную пакость – ему ли не знать. Однако больше всего леденила ярость по иной причине и шептал в голове новый голос, далекий от вечных бед человеческих.
– Плохо дело, брат Филипп. – Сказал Антон, присев у очередного куста.
– Что такое?
– Тощнят они, гляди прикормом на чиблинке постояли недолго. Кони топтались, гадили. А онамо кровь.
Антон приподнял ветку, и Завадский увидел на коре бурое пятно.
– Куда же торопятся?
– Не ведаю, ино худо и в том еже до сего гряли они по дороге.
– Дороге? – удивился Филипп.
– Просеку не видал?
– Ну.
– Дальше бурелом, посем телегами не проедешь. Видать свернули, да амо же? Зде вспять пошли, за осиной обернули, паки свернули, да далече – ума не приложу. Одно верно – не шибко отстаем. Навоз прежде бывал яко от обедни к полуденью, а топерва к уденью.
– Найди дорогу, Антон! По такому лесу не поедут они наобум. Ясно зачем спешат – хотят успеть до темноты. Найди дорогу.
Антон вздохнул и стал кругами терпеливо обхаживать окрестности. Частенько останавливался, приседал. Наконец, поманил Завадского за собой.
Тьма совсем уже сгустилась над рощей. В стороне заухала неясыть. Опытный ходок Антон резво пошел вперед.
– Далече поле, онамо видно куды, – Антон указал на разрыв подлеска впереди. – К полночи будем, ино уж ничаво не узрим. Аки слепцы наощупь пойдем.
– Они ведь тоже.
Пройдя еще часа три, помимо усталости стало одолевать уныние. Не заблудятся ли они сами? Куда с такой настырностью он следует и тащит с собой Антона? И если найдут? Что им светит без оружия, как вызволить людей у разбойников вооруженных получше боевиков Вассиана? Повезло еще что с ним Антон, но и он уже тяжело дышит. У Завадского одеревенели ноги, ступни истерлись в кровь.
Присели отдохнуть во тьме. Сил не было говорить. Около часу назад напились в ручье, да снова мучала жажда. Лес готовился к осеннему молчанию. Птицы улетали на юг. Певцов ночных не слыхать, зато то и дело трещала ветка то там, то здесь кто-то шумел, дышал, хрипел, топотал, и Завадскому все казалось, что это медведь или волчья стая крадется, но Антон всякий раз успокаивал пояснениями: то косулька в трех верстах спину о древо трет, то лисы кувыркаются, то ежи бегут, а то сова с ветки на ветку скачет.
Снова пошли. Завадский старался не терять из виду черный силуэт. Минут через двадцать он врезался в напряженную холодную от пота спину Антона.
– Слыхаешь? – тревожно прошептал Антон.
– Что? Медведь?
– Хуже, братец. Человек кричит.
– Не слышу.
Антон схватил его за плечо, повернул на пол-оборота.
– Все равно не слышу.
Антон повел его за собой сквозь заросли и вскоре Завадский стал различать смех, потом голоса, а обойдя
