никто не прочистил, так что сугробы были серьезные и передвигаться по ним без лыж или снегоступов было бы опрометчивым. Так что лучше на санях.
Мне понравилась деревня. Крестьяне были не забитыми, общались без излишнего раболепия. Тут, на Слабожанщине, наверное, еще не такие глубокие традиции крепостного права. Не так, чтобы и давно, эти люди были еще свободными, при Елизавете Петровне начался процесс их закрепощения. Учитывая, что в деревне оказалось немало сербов и других представителей балканских народов, поверивших России в ее «греческом проекте», закрепощение их происходило в первом поколении. Чуть позже удивили, что были тут и свободные крестьяне, пользующиеся землей по аренде.
Большая кузница, водяная мельница, хотя по бумагам, должно быть две и одна поломанная. Есть и лесопилка. Но главное, что смягчало мое рвение — люди. Они жили не так и плохо. Одна корова на семью может не получалась, но было близко к этому. Имелись у крестьян и свиньи. И почему бы картошку не выращивать для корма хряков? Но никто заморские культуры и не думал высаживать.
— Сколько рублей вернуть можешь князю? — спросил я, когда уже засобирался назад, при этом груженный салом и вяленным мясом.
Я не отказывался, когда крестьяне угощали. Видел, что их дети с голоду не пухнут, так что можно и взять, чтобы меньше зависеть от доставки еды.
— Девятьсот, не более, — отвечал приказчик.
— Вечером придешь ко мне. Составим прожект. Попробую уговорить его светлость Алексея Борисовича, чтобы деньги эти пустил на развитие, — обнадежил я Тарасова, не будучи уверенным, что из затеи что-то получится.
Но начинать влиять на мнение князя нужно с малого. Если получится сейчас убедить, а, главное, чтобы позже не разочаровать, то это будет реальным шагом для достижения целей. После, очень рассчитываю, прицепом ехать вслед Куракина, иногда, или часто, подталкивая его вперед
*………….*……………*
Петербург
24 февраля 1795 год (Интерлюдия)
Две комнаты, находящиеся рядом, буквально через небольшой зал, но такие разные. И дело не в цветовой гамме бархата, которым были обшиты комнаты, или мебели, а в царящим настроении. Две комнаты были объединены лишь одним… Это не характеристика, никакая вещь, не предмет, а человеком, чье зримое или незримое присутствие было в двух помещениях. Сейчас Россия управлялась по такому принципу: Екатерина управляет Россией, а Платон Зубов управляет Екатериной.
Граф Платон Александрович Зубов объединял две комнаты, периодически находясь то в одной, то в другой. Одно помещение озарялось улыбкой повесы, ставшего самым влиятельным человеком в Российской империи, другая комната чувствовала скорбь и сочувствие от любящего человека.
Платон любил Екатерину. Ее ли? Может все, что было связано с этой женщиной, все те возможности, которые давала любовь: деньги, власть, лесть. И если все перечисленное в наличие только благодаря этой женщине, то, да — он ее любит.
Молодой, особенно относительно старушки-императрицы, человек, имел яркую внешность. Его рыжеватые, а, скорее, чуть выцветшие светлые волосы было невозможно не заметить. И дело не только в странном цвете волос, сколько в той пышной копне, трепать которую так нравилось императрице. А еще он был статен. Высокий, стройный, только с чуть выпирающим животом, но без этого атрибута Платон казался бы худощавым и несколько болезненным.
Зубов всегда одевался так, что из сотни придворных, стоящих рядом, глаз падал только на его, а после иные уже не замечались, являясь блеклыми точками. Никто более не мог позволить себе рядится под павлина, но вот этому человеку, подобное шло, что не могло не вызвать удивление и досужие разговоры.
Но каким же он был актёром! Екатерина сперва насмехалась над многими ролями, которые играл перед ней молоденький красавец, а после так привыкла к нему, что не находила лучшего развлечения, чем общаться с Платошкой, быстро становящимся для всех, кроме императрицы, Платоном Александровичем. Екатерина Алексеевна не принимала тот факт, что она уже давно увяла, не то, что поблекла красота, которой, по сути, не так чтобы много было и в молодые годы, а шарм, флер женщины, плотным туманом окутывающий ее ранее, — вот что кануло в Лету.
И Платон был напоминанием всего того, чего с Екатериной не случилось. Она не имела счастливой молодости. После государственного переворота приходилось неустанно лавировать, в том числе и с помощью мужчин. Она боролась все время, терпела, прятала внутри себя истинные эмоции и чувства, лишь изредка выставляя их наружу. А этот паяц может себе такое позволить и это Екатерине нравилось в ряду прочего.
— Господа, не скучайте, но мне нужно проверить государыню, я скоро, — весело, задорно говорил Платон, встречая приятные слуху возгласы восхищения и непременного ожидания возвращения паяца.
— Граф, без Вас тоска мертвецкая, ждем, ждем прениприменно, но, конечно же, долг превыше, — щебетали женские голосочки, под одобрительные кивки их мужей или сторонних мужчин.
Быть рядом с Платоном Зубовым — это окно возможностей. После Григориев Орлова и Потемкина, не было такого мужчины, который имел такую власть, как Зубов.
По мере шагов и приближения к спальне императрицы, той самой второй комнаты, выражение лица Платона Александровича менялось. Вот ушло веселье, улетучилась игривость, лицо молодого мужчины стало все больше принимать серьезность. А в спальню к государыни входил человек, который чуть ли не плакал от скорби, что его любимая вновь приболела и нынче не может даже сидеть и со старческой улыбкой наблюдать за любимым арлекином-Платошкой.
— Любимая моя, но как же так… Я молю Господа, чтобы ниспослал тебе веселье и задор. Какие же у тебя красивые глаза, когда они смеются, — лил елей в уши императрицы Платон.
— Сукин ты сын! — прохрипела Екатерина Алексеевна и схватилась за копну чуть рыжеватых волос.
